За девчонок Архип не боялся, эти отобьются. Больше он переживал за парней.
– Никита, Леший, Михалыч! Бегите к дому! – заорал он что есть мочи. – Прячьтесь!
Да кто ж его послушался? Идиоты! Два малолетних и один престарелый… Если бы не девчонки, пришел бы им конец. Но девчонки не сплоховали. Проснулась ведьмовская кровь, проснулась сила. Даже Марфа больше не походила на себя прежнюю. Кто бы узнал недавнюю затюканную повариху в этой рыжей воительнице?! Даже Архип бы не узнал. Да и недосуг ему было присматриваться, хватало работы и ему. Управиться бы…
Управились. Какой ценой, потом станут разбираться. А пока главное, что все живы. В ранах, в кровище, Михалыч вон еле на ногах стоит. Но стоит и ладно. Птиц кругом – тьма. Шевелится черный ковер под ногами, и с неба нет-нет да и сверзится дохлая пташка. Одна такая упала прямо на Лешего, и тот чертыхнулся, отшвырнул трупик ногой. Камера без дела болталась на его окровавленной шее, а сам он вид имел совершенно дикий. Видел бы себя. Небось всю оставшуюся жизнь бы собой гордился. Вот Архип гордился им прямо сейчас, но говорить мальчишке об этом не стал, чтобы не зазнавался. А Никита уже осматривал Михалыча, ощупывал его лысую голову на предмет смертельных ранений. Нет там ничего фатального, но у Никиты долг и клятва Гиппократа. Да и в предках у него человек числится отважный и благородный.
А девчонки сбились в кучку, и звери их были тут же. Звери тоже бились с крылатой ратью, Архип видел собственными глазами. Жаль, что удивляться чудесам он за последнее время совсем разучился.
– Ну что? – спросил он, оглядывая свое воинство и доставая из кармана замок. – Идем дальше?
Пошли. Прямо по ковру из птиц пошли к башне, казавшейся черным гнилым зубом. В узких бойницах башни клубилась тьма. И была она куда чернее вороньих крыльев, под стать своему хозяину. Подумалось вдруг, что не нужно заходить, как в тухлое болото погружаться в эту тьму, достаточно повесить на цепь замок. Ведь с замком нежить никуда не выйдет.
Не выйдет, но и не умрет. Так и останется, запертой в башне, пока не окрепнет, пока не придумает, как избавиться из оков. Когда это случится? Через сто лет? Тысячу? Да когда б ни случилось, если Вран окажется на свободе, в этом будет его, Архипа, вина. Нельзя оставлять незаконченным то, что начали когда-то их предки. Не по-людски это.
Цепь с двери снимала Эльза. У Архипа не вышло. Наверное, было на той цепи какое-то заклятье. Не оставила бы старая ведьма дверь без дополнительной защиты. И Злата не оставила бы.
Архип сумел взять цепь в руки лишь после того, как она с тихим лязганьем упала на землю. Цепь упала, а двери распахнулись. Заходите, гости дорогие!
Никита с Лешим и сунулись было, но Архип не пустил. Не видели ребята того, что видел он. Ловчих ядовитых сетей не видели.
– Стойте тут, – велел он и рубанул ножом по одной из сетей.
Вспыхнула темнота нестерпимо ярким пламенем, завыла на все голоса. Вспышку ребята увидели. И голоса услышали. Вот так-то…
В башню они вошли вчетвером: Архип и девчонки. Словно в бездонный омут нырнули, так душно, так муторно было в ее стенах. И мысли в голову лезли всякие. Страшные мысли… Архип мотнул головой, прогоняя дурное, покрепче сжал рукоять ножа, к крутой винтовой лестнице шагнул первым…
…Он сидел на высоком стуле, лицом к одной из бойниц. Нет, не лицом – маской. Страшной птичьей маской, в прорезях которой диким огнем горели глаза. Не человек. Давным-давно уже не человек. И от прежней его оболочки ничего не осталось, кроме вот этой маски. Сгнила, истлела ворованная плоть, сохранились одни только кости.
– Вот и свиделись, пограничник. – Сказал, но даже головы не повернул. А что бы было, если бы повернул? На чем она держится? И держится ли вовсе? А вот он сейчас и проверит!
– Свиделись. – К нежити Архип шагнул без промедления. Нельзя такому давать ни секунды передышки! Заморочит, обманет.
Ржавая цепь легла аккурат под птичьей маской, натянулась, обвила железной змеей извивающееся в бессильной ярости тело. Кожа да кости… Нет, одни только кости… Щелкнул, навеки запираясь, заговоренный замок. Вот и все. Дело за малым.
– Уходите, – велел Архип, не оборачиваясь. – Дальше я сам. – И флягу с самогоном из-за пазухи достал. С самым обыкновенным, еще Михалычем припасенным самогоном.
Постоял напротив затаившейся нежити, дожидаясь, пока далеко внизу стихнет эхо шагов, плеснул на птичью маску самогона, щелкнул зажигалкой. Теперь уже точно все…
Пожар занимался с небывалой силой. Горели, вспыхивали синим силки и ловчие сети, подыхали вслед за тем, кто их создал. Архип стоял до последнего, наблюдал, как корежится, плавится птичья маска, как обнажаются желтые кости, как чернеют под напором огня. К лестнице он бросился, лишь когда жар сделался нестерпимым, когда занялась, задымилась его борода. Сбежал вниз, выскочил из башни, которая уже полыхала по всей своей высоте. Вырывались из окон-бойниц языки пламени, тянулся к небу черный дым. А в небе закручивалась воронка из птиц. Оставшаяся без хозяина Погоня металась в беспомощной растерянности. Нет, уже не Погоня, а самые обыкновенные птицы. Нет больше Врана! Нет больше Врановой Погони! У них получилось!
Они стояли на берегу старого пруда, наблюдали за тем, как рушится, медленно оседает на землю черная башня. А Архип видел и другое: распадались, превращались в тлен сети, что веками бороздили воды пруда, светлела вода, отпуская на волю плененные некогда отражения.
Отражения…
– Все, что ли? – спросил Леший, убирая от лица сложенную козырьком руку и хватая болтающуюся на шее камеру. – Конец подвигам? Можем идти домой?
– Не можем… – Заныло сердце, затрепыхалось в груди, словно в силки пойманное.
– Почему? – Леший смотрел на Архипа одновременно весело и удивленно.
Вот только не Леший. Старый пруд отпустил на волю не все отражения, одно осталось. Черные одежды, птичья голова, и камера нелепой вещицей в вороньих лапах…
Верный карабин казался неподъемным, точно отлитым из свинца. И решение, которое в этот самый момент принимал Архип, было таким же тяжелым.
– Лика, отойди от него, – велел, прицеливаясь чуть повыше камеры. Все, нет у Врана больше тела. Это последнее… Мальчишку жаль, но иначе никак…
Не отошла! Да и глупо было надеяться. Встала между Архипом и тем, кто рядился в Лешего, закрыла собственным телом.
– Только попробуй, пограничник! Только выстрели в него, я тебя на клочки порву! Обещаю!
И порвет. Одной лишь своей соболиной бровью поведет – и конец придет пограничнику Архипу Белобородову. Значит, такова цена. Он готов…
– Это не он, Лика. –
