Местный рынок манил меня не только запахом свежего молока, лепешек, сыра и яблок. Я слушал разговоры, и для меня не была важна их суть, я слушал человеческие голоса, так, как можно слушать шум прибоя у моря. В один из таких вечеров я стоял, опираясь о ствол раскидистой яблони, уже начавшей терять листву, когда почувствовал прикосновение влажных губ к мочке моего уха и услышал тихий шепот:
– Я знаю, родной, тебе все равно, есть на свете Опия или нет ее. Ты – каменный. Бездушный маста марману, неживой. Но я-то дышу, вижу, слышу и живу! Вот лягу сейчас у ног твоих пыльных и никуда не уйду. Еле стою на ногах. Приплелась кое-как, чтобы увидеть тебя, ненаглядный.
Услышав шипение этой змеи, желанной змеи, я подскочил как ошпаренный и, развернувшись к ней, с трудом сдерживая желание закричать, спросил:
– Что ты хочешь?
Без смущения она ответила:
– Сделай меня своей женой…
– Остановись, я не хочу больше тебя слушать.
– Не хочешь женой, сделай любовницей. Рабыней, наложницей. Я согласна. Лишь бы остаться с тобой!
Эта женщина по-прежнему сводила меня с ума. Мое тело хотело ее до звона в ушах, и я принял решение: «Если тебе достался подгнивший плод, не лучше ли удалить гнилое место, а остальное съесть?»
Мы вместе ушли с рынка, спустились в порт, прошлись по берегу моря, а потом поднялись к акрополю. Опия рассказывала мне историю о сколотах и сарматах. Ее предков скифы называли – оюрпата. Это название в переводе на эллинский язык – «мужеубийцы», так «оюр» значит «муж», а «пата» – «убивать». Вскоре мне стало ясно, что Опия рассказывает об амазонках, которых когда-то пленили греки.
В открытом море эти воительницы напали на своих пленителей и всех их убили. Они не умели обращаться ни с рулем, ни с парусами, ни с веслами, и поэтому после избиения мужчин стали носиться по волнам по воле ветра. Так корабли плыли сами по себе, пока не пристали к неизведанной земле. Амазонки ступили на берег и, встретив первый табун лошадей, захватили его, сели верхом и стали грабить, как оказалось, владения скифов.
Скифы не знали ни их языка, ни одежды, ни народности и, приняв воительниц за мужчин, стали драться с ними. Амазонок было меньше, и они отступили, оставив на поле боя трупы соратниц. Вскоре скифы обнаружили, что воевали с женщинами, и решили никоим образом больше не убивать их, а послать к ним самых младших своих соплеменников из мужчин, приблизительно в таком числе, сколько было амазонок. Юношам было приказано стать лагерем напротив лагеря амазонок и не сражаться с ними, а если те нападут, убегать. А когда амазонки прекратят преследование, снова вернуться в лагерь. Так решили на совете скифы, желая иметь детей от этих женщин.
Посланные юноши сделали все так, как им приказали старшие, и вскоре амазонки, заметив, что молодые мужчины пришли без всякого злого умысла, сблизились с ними. Поскольку юноши, как и амазонки, ничего кроме коня и оружия не имели, то вели с ними схожий образ жизни – охотились и грабили.
Мужчины так и не смогли научиться языку женщин, но женщины переняли язык мужчин. Когда они стали понимать друг друга, юноши сказали амазонкам следующее: «У нас есть родители, есть и имущество, не будем же дальше вести такую жизнь, но вернемся в наше общество и будем жить в нем. Женами нашими станете, и никакие другие женщины, только вы». Амазонки ответили, что не смогут ужиться с женщинами скифов, ибо те не скачут верхом и не стреляют. Они предложили юношам вернуться в семьи, забрать свою долю имущества, а жить в другом месте с амазонками.
Когда юноши вернулись, то амазонки сказали им: «Нам становится боязно и страшно при мысли о том, как нам жить в этих местах, с одной стороны, потому, что мы отняли у вас отцов, а с другой – потому, что сильно разорили вашу страну. Но так как вы желаете иметь нас своими женами, то вместе с нами сделайте следующее: снимемся с этой земли и переправимся через речку Танаис и там поселимся».
Юноши и на это согласились. Переправившись с амазонками через реку, они шли к востоку три дня от Танаиса и три от озера Меотиды к северу. Там они поселились и живут теперь. Поэтому сарматские женщины ездят верхом на охоту с мужьями и без них, выходят на войну и носят одинаковую с мужчинами одежду.
Тут Опия слукавила, на ней был дорийский хитон, почти не скрывавший упругую грудь и стройные, обутые в сандалии ноги. Правда, шерстяной платок – диплакс, она держала в руке, иногда, когда навстречу нам шли мужчины, накидывала его на плечи.
Мы подошли к усадьбе Феокла и присели на мраморные ступени храма Аполлона.
– Я буду тебе опорой. Помощницей в нелегких трудах. Я стрелы твои возьмусь точить, щиты менять и ухаживать за твоим конем, только не прогоняй. Ладно?!
Тогда я воспользовался той малостью, что мне предложила жизнь, поцеловал Опию. А когда во мне разгорелся пожар, я поднял сарматку и на руках понес в гранатовую рощу, она не отдалась мне сразу. Потребовала выслушать ее:
– Буду твоей рабыней. Только сделай одно…
– Говори, что мне сделать? – спросил. И в тот момент я действительно готов был много чего совершить ради нее.
– У тебя же есть воины? Перебей стражу у ворот и впусти в город сарматов Гнура. Он станет тебе братом!
Она снова меня предала, мои чувства и мою страсть…
Я не спешил выплеснуть все, что почувствовал в тот момент. Черт с ней, с любовью! Мне вспомнилось, как я переживал, оказавшись за стенами Феодосии, что угодил в ловушку, и снова подумалось: «…по своему характеру и побуждениям противники могут быть самые разные. А это значит, между прочим, что бывают противники, которых в определенный момент можно превратить в союзников…»
– Я подумаю об этом.
Мой тон и мои намерения были самыми серьезными. И конечно же от пылающей минуту назад страсти остались лишь холодные угли.
Ее глаза метали молнии, и она шипела, сдерживая крик:
– Ни одна сарматка не может выйти замуж, пока не убьет врага. Некоторые из нас так и умирают в старости безбрачными, потому что не смогли выполнить этого требования. Только не я!
Она все-таки закричала, бросаясь на меня с ножом. Где она его прятала? Не знаю. Я гладил ее тело и целовал, не замечая при ней оружия. Конечно, я не хотел ее убивать. И с моими навыками это было возможным – не убить. Наверное, судьба-злодейка вмешалась. Мой блок на руку, держащую нож, был рассчитан на мужчину. Женщина оказалась гибкой и
