– У нас тут стая голодных летучих китов, – напомнил я ей.
Менгир со шрамом метнулся к ближайшему и тотчас с хохотом вернулся к нам. Кит пошел на снижение. Наградив меня классическим убийственным взглядом, Уайлдбранд приставила несколько своих подчиненных к лебедке, с помощью которой мы недавно разбирали стену.
– Мы тебя поднимем, готовься! – прокричал я Молчуну.
Тот даже ухом не повел. Он собирался преподнести Хромому какой-то сюрприз.
Его опередил Боманц. Старик попытался нанести свой коронный удар и отскочить с пути твари. Ни то ни другое ему не удалось.
Тварь навалилась, прошлась по нему. Он разок крикнул, и скорее это был крик ярости, нежели боли или ужаса.
Улыбаясь сквозь слезы, Молчун взглянул на Душечку, отвесил ей легкий поклон – и прыгнул.
Чертов безумец!
Он обрушился на тварь со спины. Плоть разлетелась брызгами и вспыхнула, точно нефть, но пламя было зеленым. Тварь покатилась – вперед, вперед, вперед, – устилая землю кусками своего мяса.
А Ворон все еще искал клин.
Беззвучно роняя слезы, Душечка лупила кулаком по камню. Да так сильно – я испугался, как бы не сломала себе чего. Вдруг она резко повернулась ко мне, показала знаками:
– Сейчас монстр слаб как никогда, но еще немного, и вернутся силы. Пусть им займется летучий кит.
Мне не пришлось переводить распоряжение, менгир умел читать знаки. Он унесся прочь. А когда вернулся, летучий кит уже рвал тварь на куски.
– Если вернем в котел этого гада, – обратился я к Уайлдбранд, – ты сможешь поддерживать огонь?
– Делай свое дело, я займусь своим, – ответила она со сварливостью торговки рыбой. – Как ты собираешься вернуть крышку?
– Ну, это просто. Шрам, передай кому-нибудь из крупных летунов, чтобы накрыл посудину. Заодно пусть дровишек притащит, несколько сотен тонн.
Уайлдбранд пристально посмотрела на меня и умерила недовольство:
– А ты, пожалуй, неглуп.
Подчиненные помогли ей спуститься.
На южной стороне, там, где проломы, поднялась суматоха. Люди хлынули наружу, и серые не могли остановить эти потоки. Впрочем, они и не пытались.
Тварь отправилась в котел. С финальным звоном опустилась крышка.
И тут закричал Ворон. Он нашел серебряный клин. Или клин нашел его.
Я посмотрел на Душечку – она снова била по стене. Оба кулака в крови.
Ворон схватился за клин голой рукой!
Он поднялся на ноги. На сломанную ногу! Воздел клин, нацелил на нас. Я завопил от ужаса.
Ворон посмотрел на меня. Я его не узнал. С ним произошла разительная перемена. Он страшно захохотал:
– Клин мо-о-ой!
У него были глаза Властелина. Эти глаза излучали безумие и силу – я такое видел в Курганье, в тот день, когда Госпожа повергла своего мужа. Это были глаза Хромого, готового насладиться смертными муками мира, не дарившего ему ничего, кроме боли. Это были глаза злодея, который долго пестовал в себе ненависть – и вдруг обрел возможность вытворять все, что ему вздумается, не страшась наказания.
– Мо-о-ой!!! – хохотал Ворон.
Я взглянул на Душечку. Еще никогда я не видел на ее лице такого горького отчаяния.
Она собралась с духом и отдала приказ.
Я отрицательно покачал головой:
– Не могу.
– Мы должны! – бледная как полотно, сказала она.
По ее лицу текли слезы. Она тоже не желала такого исхода. Но дело необходимо довести до конца, иначе получится, что напрасно мы боролись и несли потери, напрасно прошли через ад.
Когда-то давно Ворон учился колдовству.
Недолго – но достаточно, чтобы замарать свою душу. Клину удалось пробиться через это пятнышко тьмы, проторить путь для великого зла.
– Сделай это! – повторила Душечка.
Да будь ты проклята! Это же мой лучший друг! И будь проклят камень со шрамом! Он мог в любой момент приказать своим, но ждал, не оставляя нам выбора, – не хотел, чтобы мы потом винили его обожаемого Праотца.
– Убей его, – сказал я, – пока зло не овладело им полностью.
Менгир даже не шелохнулся.
Но внизу кентавр взмахнул рукой. Мелькнул дротик. Острие вошло в висок Ворона и вышло из другого.
Больше мой кореш не воскреснет из мертвых. В этот раз его гибель – не трюк.
Я сел и замкнулся в себе. Если бы по пути на юг я меньше себя жалел, может, мы бы догнали Костоправа и не оказались здесь? Теперь мне до конца моих дней носить на закорках тяжелейшую вину.
У Душечки были собственные причины есть себя поедом.
Один лишь Вертун в эти минуты думал о деле. Он забрал у Душечки ларец, спустился с помощью лебедки, вынул из руки Ворона клин. Вернулся, поставил ларец возле Душечки, подошел ко мне и сказал:
– Ящик, скажи ей, что я ухожу. Сыт по горло. Так и передай.
Он пошел прочь. Должно быть, решил искать брата, который отправился вместе с Вороном и не вернулся.
Я не считал себя вправе его осуждать.
80
Смедз водрузил последний булыжник на каирн. Иссякли слезы, утих гнев. Конечно, несправедливо, что Рыба, на которого охотились самые отъявленные негодяи на свете, умер от холеры, но в жизни и не бывает справедливости. Будь иначе, над могилой Старика стоял бы Тимми Локан, а не Смедз Шталь.
Смедз пошел дальше, в город Розы. Уже через год он стал уважаемым членом общества, владельцем небольшой пивоварни. Не бедствовал, но и не шиковал, чтобы не привлекать к себе лишнего любопытства. О его прошлом не знала ни одна живая душа.
Эпилог
Сколько бы раз я ни обошел вокруг, проделанная богом-деревом дыра в «бездне» смахивала на кусок черного шелка, подвешенный в ярде над землей. Ее вполне устраивали два измерения, и становиться трехмерной она не желала.
Душечка принесла ларец с серебряным клином и бросила в эту дыру. Туда же отправился и собственноручно изготовленный нами ящик с тем, что осталось в огромном котле после недельной варки и последующей сушки.
Черный круг исчез, как будто цирковой фокусник резко втянул шелк в свой рукав. Только после этого мы занялись собой, а то ведь уже и забыли, когда мылись в последний раз. Душечка поводила меня по лабиринту кроличьих нор, где много лет укрывались Черный Отряд и повстанческая армия. Ну и круть! Ну и жуть! И натерпелись же бедняги! Куда бы ни забросила их судьба, пусть им живется хорошо, не хуже, чем мне.
Однажды между мной и Душечкой случилось то, что неизбежно случается между мужчиной и женщиной. Потом она надела платье крестьянки. Ни кольчуги под ним, ни даже припрятанного ножа.
– Что дальше? – спросил я.
– Белая Роза мертва, – ответила она. – Для нее больше нет места на земле. И в ней больше нет нужды.
Я не стал спорить. Война Белой Розы – не моя война.
У меня было на примете занятие получше. Праотец уважил просьбу и доставил нас туда, где можно ознакомиться с последними достижениями в области картофелеводства. Там ничего не изменилось, разве что сильно постарели люди, которых я знал.
Внуки, конечно же, не поверят ни единому слову из нашей истории. Но обязательно полезут в драку,
