– Бедный Джерри, – усмехнулся Фельдман, – я же говорю, он чувствовал тревогу.
– Вы убили Джерри, садисты несчастные, – настаивала Анюта. Кривая ухмылка искажала бледное лицо, – свернули шею самым бессердечным образом… Услуга за услугу, парни – если вас схватят, именно так и говорите. Вам терять уже нечего. А проваливать Анюту – не очень здорово.
– Кто вы, Анюта? – вопрошал Артем.
– Какая разница, – поморщилась засланная «казачка», – я давно болтаюсь в этой веселой конторе. Это нечто, скажу я вам. Не вздумайте больше с ней связываться, если выживете. Пойдемте, я вас выведу из дома. Собаку не бойтесь – ее увели на другой объект. Поступил груз в фургоне из Болгарии, некий лекарственный препарат, который нуждается в более серьезной охране, чем вы…
Страх нещадно давил на мозжечок. Видимо, не беспочвенно. Они выскользнули из комнаты вслед за девицей. В тесном «предбаннике», где раньше не было света, теперь горела настольная лампа. Стул с войлочной обивкой, труп лысого Джерри с откинутой головой и распахнутым ртом. На коленях «желтая» красочная газетка с заголовками на русском языке и пышными окровавленными бюстами – последняя радость настоящего сатаниста. Из Сибири привез «литературу»? Анюта прошла мимо, остановилась, задумалась.
– Нет уж, – погрозила пальчиком неведомому неприятелю, – сразу ясно, что к доброму Джерри подкрались сзади. А таких сюрпризов нам не надо… – она бросила газетку на стол, схватила покойника под мышки. – Помогите, живее, добрый Джерри такой тяжелый…
Они стянули покойника со стула, пристроили рядом с дверью. Страх усиливался, молоточки отчаянно стучали по затылку. Они устремились за Анютой к выходу, выскользнули на крыльцо, спрыгнули во двор, понеслись на угол… и заметались в перекрестном свете фар! Две машины слепили дальним светом! Ноги Артема подкосились, он словно ткнулся животом в преграду, встал, ослепленный, нелепо взмахнул руками.
– Ах, как плохо! – прозвучал проникновенный голос Гурвича. – Не ждали мы от тебя, Анюта, таких фокусов. Грешили-то на Джерри… Стоим, господа, не шевелимся. Все под прицелом.
Скрипнул гравий. Слева, справа. Видно, в данном ареале у Гурвича хватало войска.
– Вот уж воистину плохо, – прошептала Анюта, – завалить такое важное дело… И зачем я с вами связалась?
Он видел, как поникли у нее плечи, опустились руки. Гравий скрипел невыносимо, раздирая перепонки. В свете фар обрисовалась грузная личность – в кирзовых сапогах, топор в опущенной руке. Чуть левее еще одна – постатнее, вооруженная охотничьим ружьем. Анюта сдалась, смирилась, обмякла. И вдруг гибкое тельце буквально выстрелило! Удар ногой по руке с топором, хрустнула кость, тяжелая штуковина упала громиле на ногу. Он взвыл, как полицейская сирена. Второй наставил ружье, пальнул, но Анюта уже шла под руку, удар, еще удар… Откатилась колесом, а незадачливый стрелок отпрянул, схватился за лицо, сделал несколько шатких шагов.
– Лицо разбила, сука! – взвизгнул он по-русски.
– На счастье, дурачок! – звонко засмеялась Анюта, улетая по гравийной дорожке. Артем застыл в невольном восхищении. Ох, как нравилась ему эта девчонка! Но перспективы на развитие отношений уже не было. Она прекрасно знала, что имеет шанс из тысячи. Вильнула перед сараем, метнулась прыжком к оврагу, в полете ее и срезала пуля. Взвизгнув, она упала, подвернув ногу, на самом краю, нога скользнула в пропасть. Было слышно, как она катилась по крутому склону, билась о корни и камни. Тот, кто выстрелил, грузно топая, побежал в том же направлении. Остановился на краю, посветил фонариком.
– Готова!
«А чего же мы стоим?!» – спохватился Артем. Бежать обратно, за сараи, к дороге! Хоть какой, но шанс. Он толкнул оцепеневшего Павла. Что с ним? Подхватил столбовую болезнь? Увлекся традиционным русским единоборством – борьбой с ленью? Артем пустился бежать. Кто-то выскочил наперерез. Он врезал со всей души – по-русски, забористо. Кулак вспыхнул от боли, противник пал, сверкнув пятками, но сильный удар обрушился на голову. «Все, – успел подумать Артем, устремляясь вниз, – сейчас нас подвергнут глумлению и поруганию». Он растянулся на сыром гравии, хотел подняться, но все это быстро прошло. Кто-то опустился перед ним на корточки, раскаленная игла вонзилась в шею, остатки сознания взбрыкнули, заставив его конвульсивно изогнуться. С ревом промчался реактивный ангел с крестом под мышкой. И все куда-то покатилось…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Потеря чувств была прекрасной иллюстрацией к концу света. Бурно рвался поток сознания. Звездное небо над головой, гигантская воронка, куда засасывались туманности и черные дыры. Бог Саваоф носился по небу, как Гарри Поттер, творил светила широко распахнутыми объятиями. Святой Себастьян, пронзенный стрелами, возникал из хаоса Вселенной. Святые таращились в небо, внимая небесным знамениям. Артем бежал, ветер свистел в ушах. Приходилось бежать со всех ног, чтобы остаться на месте. Но его уже подхватывала неудержимая сила. Десять, девять, восемь, семь… Натужный рев мотора, автомобиль карабкался в гору, спуск, отчаянный костотряс. Скрипят несмазанные колеса, разговор на незнакомом языке, запах прелой травы, отдающей навозом, отдаленный крик петуха. Нелепая мысль: а как, интересно, в деревнях с переводом часов на летнее или зимнее время заставляют петухов кричать на час раньше или позже? Полная несусветица – словно снотворное запил энергетическим коктейлем: ржание лошади, заунывные пассажи скрипки Баскервилей, ругань, отдаленный рокот самолета. Так все же скрипка-лиса или скрип колеса?…
Расступались мрачные стены огромного здания, похожего на кафедральный собор. Величественный купол, мощные колонны, меж колонн застыли фигуры в черных балахонах. Блики света пляшут по плитам с мозаичным узором. Приближается подиум, он вырублен из мрамора. На подиуме черная кафедра. За кафедрой – великий искуситель, безобразный и притягательный. Бледное лицо, надменное, пресыщенное, глаза испускают огненные вихри. Он что-то говорит, этот «заведующий кафедрой», у него кошмарный голос, без оттенков. На голове корона с черными изогнутыми рогами. Рог на шее, рог на лбу – последний испускает синее электрическое свечение. Густые волосы всклокочены, трясется козлиная борода. Тело сложено неправильно… Вот он медленно поднимается из-за своей «преподавательской» трибуны, выходит навстречу. У него безобразное туловище, наполовину человеческое, наполовину козлиное. Конечности напоминают конечности человека, но пальцы одинаковой длины, с буграми и наростами, оснащены остроконечными когтями, руки согнуты, как куриные лапы. За искусителем болтается ослиный хвост… Он бросается с подиума, как сокол на зайца, оборачивается вокруг оси и, по щучьему велению, превращается в прекрасную женщину-суккуба. Ее чарам невозможно не поддаться. Эх, пройтись бы по этому храму с мешком дуста…
Он очнулся на чем-то жестком, дощатом, вроде поддона для кирпичей. Под носом каменная стена. Он потрогал ее рукой. Холодная, покрыта каплями, похожими на слезы. Комната плача? Лакриматорий? Понятно, что по результатам их бегства последовали оргвыводы, но что конкретно было?…
Еще одна вечность улетучилась. Так вся жизнь пройдет, не заметишь. Он поднялся, прислушался к ощущениям в организме. Здесь болит, здесь не очень. Здесь помню, здесь рыбу заворачивали… «Поддон», на котором он лежал – обычный деревянный настил, в принципе чистый (хорошо, не гроб). В каменном мешке прохладно, но жить можно. На нем – почти не запачканная «домашняя» одежда – легкая курточка из велюра с кожаными вставками, брюки, летние ботинки фирмы «Райкер». В карманах ни денег, ни документов. Сняли часы. Обчистили, демоны. Голова тяжелая – как всегда после беспробудного сна и массы выпитого накануне. Он не пил накануне. Но какой-то препарат ему вводили – боль в шее не даст соврать. Сколько же времени прошло? Судя по щетине, ох, немало…
Каменный мешок был какой-то причудливой конфигурации. Потолок уступами, в стене углубление, узенькое окошко под потолком (за бортом виднеется кусок скалы), сужающаяся пирамидка ступеней, хотя толку от нее никакого – даже поднявшись на верхнюю, нельзя допрыгнуть до окна. Артем попробовал: впечатление не обмануло. Лучше бы не прыгал, голова среагировала стремительно. Странная какая-то, а главное, ненужная конструкция…
Он замер – за пределами мешка послышалось покашливание. Двигался человек, подволакивая ноги. Он подошел к двери – большой, железной, усиленной для жесткости стальными пластинами и рваным листом жести. Ручки нет, ни глазка, ни замочной скважины. Засов снаружи. Готов ли он к тому, чтобы начать долбиться в эту чертову дверь?
