махнул рукой. Плюхнулся обратно.
– Ладно, прощаю. Какие идеи?
– Мы попали в относительно мелкое подземелье, – сказал Артем, – урочище Варну, местечко Горошаны. Вотчина Романа Ватяну, который мнит из себя нового наместника дьявола на земле и с минуты на минуту может призвать нас под свои ясные очи. Тот, кого ты видел – Оскар. Человек неопределенной национальности, вроде кочегара с техничкой. Договориться с ним можно, но не стоит. Из подземелья по собственной инициативе лучше не выходить. Делать нечего, нужно ждать.
– Анюта погибла, нам вкатили что-то снотворно-подавляющее и повезли на север, – со вздохом продолжал Павел, – телега, горные тропы, урочище, западня. Но, судя по тому, что мы не в кандалах, предстоит содержательная беседа. А уж потом… Интересная ситуация. – Павел потер озябшие ладони, посмотрел на Артема с просыпающимся интересом. – А вот скажи, приятель, за какие деньги я тут с тобой парюсь? Согласись, пятьдесят тысяч, что ты предложил щедрой рукой, как-то уже не впечатляют?
– А вшивый все о бане, – усмехнулся Артем, – полагаешь, в этой жизни нам еще понадобятся деньги?
– Подожди, я что-то не пойму, – нахмурился Павел, – у кого тут депрессняк? Ты мне врезал по затылку – я очнулся. А ну, подставляй чавкало…
Артем отодвинулся. Рука у Павла была крепкая, могла, не особо утруждаясь, завалить годовалого бычка.
– Сто тысяч, Артем, – снял с потолка Фельдман, – и не говори про неистребимую тягу к халяве и что хорошо работать еще не можем, а плохо зарабатывать уже не хотим Старо. Без меня тебе, любимый мой… – он понизил голос, – лететь с одним крылом. Твои дружки примерно в курсе, что с нами произошло. Будем надеяться на их благоразумие и веру в твою грядущую полезность. Надеюсь, нам есть что сказать, если нас начнут допрашивать?
– Конечно, – кивнул Артем, – я даже найду что сказать, если начнут пытать и посадят на кол.
– О Христос-суперстар… – Павел обхватил голову руками и несколько минут пребывал в молчании. – Представляешь, – прошептал он замогильным свистящим шепотом, – в кои-то веки собрался обзавестись ребенком…
– Не ты, а Эльвира, – поправил Артем, – тебя при этом и близко не было.
– Как это не было! – возмутился Павел. – Я при этом точно присутствовал. МОЙ ребенок – не какая- нибудь пиратская копия, – сомнения отразились на лице, но он с ними справился. – Десять лет я собирался перейти с Эльвирой на раздельное проживание, и она о том же думала, да все никак не могли решиться, а тут такое. Она кричала, что вернется на свою кафедру в институт сплавов, станет самостоятельной женщиной, способной зарабатывать деньги без такого оболтуса, как я, будет делать докторскую…
– Диссертацию? – удивился Артем.
– Колбасу, – покосился на него Павел. – Ты думаешь, она ремесленное училище кончала? И вдруг такая, прости господи, неприятность. А может, радость, кто ее знает, – он опять задумался. – Почему бы не подумать о мирном существовании двух нервных систем?
– А ты не хочешь надавить на совесть бывшего дружка? – сменил тему Артем.
– Куда надавить? – засмеялся Павел. – О чем ты, наивный, какая совесть? Он и раньше-то не знал такого слова. А сейчас, когда он полностью нашел себя, имеет стабильный охренительный заработок, власть над такими, как мы с тобой…
Он прервал предложение на полуслове. В коридоре послышались шаги. Чеканные, уверенные. Явно не походка доходяги Оскара. Отворилась дверь, и на пороге возник одетый в дорогую кожаную куртку Евгений Гурвич (или все же Амадей Карр?). Он был гладко выбрит, причесан, ботинки блестели, лицо спокойное, сосредоточенное. Руки – в карманах.
– Никакой прайвэси, – изобразил театральную досаду Павел. – Не поминай, как говорится, черта, он и не явится. Евгений Александрович, вы пришли избавить нас от голодного нищенского существования?
Евгений Гурвич внимательно обозрел сидящих на полу пленников. Он делал это очень тщательно, цепко и долго. Пленники занимались тем же, но фигуранта это не нервировало (в отличие от пленников). Он был прожженным докой в своем постановочном жанре.
– Блестяще, господа, – холодная улыбка немного изменила каменное лицо, – ваша игра доставляет мне удовольствие. Вы играете плохо, но смешно.
– Куда уж смешнее. Сидим, понимаешь, в тоске, как коты перед пустой миской. Ты уже уходишь? – спохватился Фельдман.
Гурвич развернулся и вышел за дверь.
– А чего приходил? – пожал плечами Артем.
Вошли двое. «Кочегара» Оскара, мнущегося на заднем плане, Артем уже знал. Второго также можно было принять за средневекового монаха. Груботканая черная хламида до пят, подпоясанная веревкой, лоснящаяся от жира физиономия, грушевидное пузо, кругленькая лысина. На груди висел тусклый железный крест какой-то прихотливой конфигурации: концы креста в форме ласточкиного хвоста, на вершине вертикальной перекладины – продолговатый овал, а в овале – треножник. Схожую эмблему имело «общество закрытого типа» ОРДЕН ДРУЗЕЙ ЛЮЦИФЕРА (сумасшедшие эзотерики), учиняющее сатанинские игрища в Западной Европе. Они в эмблеме пародировали христианский крест, а вот здешние ребята, похоже, глумились не только над христианами, но и над «эзотериками Люцифера»…
– Восхитительно, – пробормотал Павел, – чем дальше в лес, тем толще партизаны.
– Ни хрена себе жиртрест, – поддакнул Артем, – У них тут что, штаб-квартира международной сети педофилов?
– Здравствуйте, джентльмены, – елейным голоском (верно подтверждающим мысль) и практически по- русски произнес толстяк, – вы находитесь в гостях у господина Ватяну. Он согласен вас принять примерно через час. Меня зовут брат Михай. Вас приказано накормить и… обустроить, – последнее слово далось «педофилу» со второго раза, – Оскар вас проводит.
Пленники не шевелились. «Монах» хмыкнул, вытер рукавом под носом. Привычка, похоже, многолетняя, а стирать одежду привычки нет – весь рукав был покрыт засохшими коростами. Он выразительно покосился за спину. Оскар неохотно кивнул. Толстяк испарился.
– Выходите, – вздохнул «кочегар», – околели тут, поди. Приказано доставить вас в номера. Не бойтесь, – он криво усмехнулся, – позже будете бояться.
– Хорошо, пойдем выйдем, – начал подниматься Павел.
Ох уж этот бестолковый и противоречивый русский язык…
Огромные мрачные коридоры, ступени, по которым поднимется слон, лепнина, замысловатые фигуры, вычурные, витиеватые узоры на карнизах и капителях. Пахло серой – неужели специально насаждают этот запах? Или само выходит? От вони кружилась голова, поташнивало, в глазах двоилось…
Артем подозревал, что это еще не замок, а то самое «ближнее» подземелье, безбожно растянутое и расположенное в нескольких плоскостях. Боковые коридоры, глубокие ниши с остатками каких-то древних каменных ваяний, зоны мрака, меняющиеся освещенными участками. Полку сопровождающих прибыло – помимо Оскара, за спиной висели два массивных бугая в долгополых рясах, с равнодушными, не очень начитанными физиономиями. Павел ворчал, что их специально водят по кругу, что от этой вони его тянет блевать, что эти проклятые сквозняки дуют отовсюду одновременно! – пугливо озирался, а бугаи задумчиво смотрели ему в затылок, словно размышляя, не ударить; ли внезапно с тыла?
Процедура этапирования с места отсидки в другое напоминала сказку про белого бычка. Коридор сужался, свет померк, стальная рука схватила его за шиворот, чтобы не сбежал. Приходилось семенить мелкими шажками, мечтая, что когда-нибудь он подвесит этого мерзавца на крюк и отлупцует до состояния полного морального удовлетворения…
В глазах уже рябило, когда его втолкнули на винтовую лестницу. Пришлось шевелиться, чтобы не получить по заднице. Он очнулся на широкой открытой галерее, Павла не было – отправили дальше по этапу. Равнодушно смотрел громила – на голову выше Артема, мялся, позевывая, тщедушный Оскар… Громила развернул его в нужном направлении, и он побрел. Покорный, апатичный, в состоянии легкого умопомрачения. Машинально отмечалось: галерея – надземный переход из одного здания в другое. Протяженный продолговатый неф, колонны в два ряда, остроконечные готические окна, за которыми
