незнакомыми людьми следует так, будто ты культурный человек. Топор за спину спрячь. Не улыбайся. Не забывай, что мы хозяева, а они презренные вассалы…
Они отбросили крючок с калитки, вошли на заваленное мусором подворье. В облезлом домике с обвалившейся крышей кто-то проживал. Из трубы тянулся сизый дымок. На зашарканном половике под крыльцом красовались обрезанные до размера калош кирзовые сапоги, деревянные сандалии. На перилах сохли какие-то древние поголенки (можно представить, сколько поколений в них умерло) – плотное трико, подшитое на ступнях бараньей кожей – сразу и штаны, и башмаки. У курятника стояла сирая понурая лошадь, запряженная в бричку, набитую свежим сеном, и внимательно наблюдала за пришельцами воспаленным больным глазом.
Артем перешагнул через брошенную посреди двора оглоблю, забрался на скрипучее крыльцо. Постучал. Сместился в сторону, от греха подальше, чтобы не маячить у окна, до которого рукой подать.
Дверь отворилась. Образовался тумбооб-разный малый с равномерно жующей челюстью. Одет он был примерно так же, как стоящие перед ним, только капюшон болтался за спиной. Соображал громила не слишком быстро – процесс мышления явно не сочетался с процессом усвоения пищи. Но что-то необычное в происходящем он уловил. Прекратил жевать. Перекосил в раздумьях половину лица.
«Засада!» – пронеслось в мозгу.
Засевшие в доме оказались проворнее. Они просто вытолкнули громилу на улицу. «Ну и шкаф, – машинально оценил Артем габариты, – такого особо не побьешь». То, что в каждой деревеньке урочища приспешники темных сил оставили своих людей, не обсуждалось. Элементарная же вещь. Плечистая глыба летела на Артема. Он просто упал куда-то в сторону, отбросив руку с топором, уловив краем глаза, как Павел безуспешно пытается выудить из складок балахона пистолет. И просто случайно вышло, что громила споткнулся о вытянутую ногу и ахнул о землю всей нешуточной массой. Лежа на спине, трудно контролировать ситуацию. Двое крепышей, летящих следом, как-то замешкались. Один сменил направление, чтобы не запнуться о громилу. Помчался на Артема, выпучив глаза. Артем метнул топор – лежа на спине, это сделать нетрудно (в отличие от контроля за ситуацией). Ржавая штуковина дважды перевернулась в воздухе и треснула бедолагу обухом по лбу! Кость раскололась, словно перезрелый арбуз. Сатанист рухнул как подкошенный. Есть, однако, Бог…
Но полностью надеяться на этого парня Артем не стал. Сделал мах ногой и покатился под ноги второму, который бросился, чтобы отомстить. Крепыш отпрыгнул, пнул Артема по бедру. Пронзительная боль скрутила мягкие ткани. Он заорал, не в силах ее унять. Хлопнул выстрел. Крепыш схватился за лицо, рухнул на колени. По пальцам потекла кровь. Второй пули не понадобилось: крепыш завалился на бок, не отнимая рук от физиономии.
Артем поднялся, растирая мышцу. Хорошо, что Павел дотянулся-таки до своего браунинга. Как в бездарном вестерне – он продолжал стоять, словно прибитый гвоздями, нижняя губа подрагивала, физиономия стремительно бледнела, пистолет продолжал находиться на линии огня.
– В г-грудь целился, – заикаясь, поведал Павел, – п-подбросило, видать.
– Нормально, – успокоил его Артем, – все равно он был плохой.
Ремарка подействовала. Фельдман сбросил оцепенение. Повернулся вместе с пистолетом к громиле, который, морщась, пытался привстать на колено. Громыхнулся он, конечно, здорово: череп тряхнуло, губы разбиты в кровь, морда в ссадинах. Выстрелить в безоружного и беспомощного Фельдман не мог. Пыжился, тужился, боролся с судорогой, скрутившей палец. Наконец ему это надоело, он сдался, сунул пистолет обратно в балахон, поднял лежащую посреди двора оглоблю, напряг мускульную массу, и как-то сразу зарумянился, ожил… огрел детину поперек хребта! Громила плюхнулся мордой в грязь, издав неприличный звук.
Фельдман застонал от боли в мышцах.
– Перетренированность – враг спортсмена, – заметил Артем.
– Не поверишь, – посмотрел на него ясным взором приятель, – при государстве рабочих и крестьян я мечтал стать бухгалтером. Как отец. Почему не стал? Представь, какая романтика: «оборачиваемость дебиторской задолженности», «прибыль на рубль основных фондов»…
– Бежим отсюда, – потянул его за рукав Артем, – не сходи с ума, Пашка. Успеем еще…
Но игры взрослых людей на свежем воздухе только стартовали. Своими эскападами они переполошили всех сатанистов в округе. На другом краю деревни кто-то голосил, топали тяжелые сапоги. Павел заметался, выхватил пистолет, не зная, куда стрелять. Надломилось что-то у него в сознании, помутилось. Дай бог, пройдет… Артем подхватил с земли топор, пустился наутек, надеясь, что Фельдман последует его примеру. Обернулся – бежит…
Они вынеслись за пределы негостеприимной деревеньки. Помчались по тропе, петляющей между частоколом отвесных скал и весело звенящей на порогах рекой. Они бежали – по самому обрыву, не замечая, как сползают после них в пропасть глиняные пласты, сыплются камни. Страх стучал кувалдой по загривку. Перепрыгнув через булыжник, Артем не выдержал, притормозил, обернулся. За ними бежали четверо. Развевались черные балахоны, орали луженые глотки. И снова впереди какой-то «длинномер» с блестящим черепом. С одной стороны, неплохо, что это не люди Гурвича с автоматами, которым плевать на Дьявола, но не плевать на хорошую и своевременную оплату. А с другой – что хорошего в людях, у которых блеск одержимости в глазах?…
Река – вся в кипучей страсти и движении – ревела, бурлила, клокотала, швырялась на камни. Показался мостик над бурными водами. Недоразумение, не мостик. Дощатый настил, канатные стяжки (они же перила). Подуй ветерок чуть сильнее умеренного, и у человека, застигнутого стихией на мосту, будут незабываемые впечатления. Промчаться мимо уже не получалось – за мостом тропа обрывалась, скалы подступали вплотную к обрыву, нависали над водой многочисленными неровностями. Как ни крути, а нужно переправляться. Артем ускорил бег, дыхалка пока работала. И вдруг жар ударил в голову, он рыбкой нырнул за ближайший камень, скрючился: за спиной методично загремели выстрелы! Павел выбивал обойму: остановился, сжал коротышку-браунинг обеими руками, бил прицельно. В рядах погонщиков началась сумятица. «Длинномер» имел такие габариты, что промазать было трудно. Схватился за плечо, завертелся, расшвыривая камни под ногами. Отвалил к скале, накрыв кустарник, ощетинившийся колючками. Другие тоже погибать не хотели. Рассыпались кто куда. Кто-то оступился, едва не сверзился в воду, ухватился за торчащий из обрыва корень, заскреб ногами. Подполз третий, протянул руку, помог выбраться. Фельдман «выработал» всю обойму, с досадой выбросил пистолет, заорал на Артема, выразительно сверкая глазами:
– Ну что сидишь, глазами лупаешь? Беги! Переправляться будем!
Они помчались к мосту. Тут уж не до геройства. Вступать в рукопашную с тремя неуправляемыми тварями, вооруженными ножами? Погоня поднималась с колен, энергично пристраивалась в хвост. Когда Артем, семеня ногами, вцепившись в канаты (топор он сунул за пояс), добрался до середины висящего дугой пролета, те уже подбегали к мосту, лезли, отталкивая друг дружку. Артем ускорился. Хлипкая конструкция противно качалась, скрипя сочленениями. Он боялся посмотреть вниз. Да и не время любоваться буйством стихии! Павел уже подпрыгивал от нетерпения на той стороне, протягивал руку. Когда успел обогнать?
– Ну давай же быстрее, чего ты тянешься, как гусеница?
Он схватил его за запястье, сдернул с настила. Куда бежать? Тропа едва очерчивается в каменных дебрях, завал на завале. Пока переберешься через эти баррикады, погонщики перекурить успеют… Они уже одолели середину моста, карабкались по настилу, победно вопя. Монахи! Ей-богу, злые монахи, вылезшие из мрачного Средневековья. Рясы, бритые черепа, упитанные, как поросята. Вот только молятся они кому-то не тому…
– Не уйти, Пашка, – мрачно выплюнул Артем, – в рукопашную лезть придется. У нас топор есть.
– Зато мозгов кое-у кого нет! – вскричал Павел и выхватил у Артема топор – но вовсе не за тем, чтобы броситься в рукопашную. Лихорадочно завертел головой. Они стояли на узкой бревенчатой площадке, в которую вытекал висящий над водой настил. Под площадкой – скала. Канаты прикреплены многократными узлами к стальным скобам, намертво вмурованным в плоские неподъемные глыбы.
– Наступи на канат! – зарычал Павел. Артем как-то интуитивно догадался, чего тот хочет. Придавил один из канатов к плите, навалился на него грудью, взгромоздил колено, уперся ладонями. Перерубить прижатую к камню стяжку не составило труда. Павел набросился на нее, как оголодавший кот на телячью отбивную. Яростно рубил, обливаясь потом, высекая искры из камня. И когда канат разлохматился, и концы держались
