– С возвращением, господа, – молвил он, когда тоскливая пауза неприлично затянулась.
– Я знал, что это плохо кончится, – расстроился Павел, – не может постоянно везти. Вот скажи на милость, Женька, как ты нас тут нашел? Мертвые, как известно, не потеют и не болтают, покалеченным сказать нечего.
Гурвич посторонился, и в сараюшку вошла скромная девушка Марушка. Встала у стеночки, смиренно потупилась. Образовался еще один вооруженный человек – блондин из джипа, встал по другую сторону проема, взяв пойманных на мушку. Он был спокоен, как удав.
– Марушка, ты жалкая ничтожная личность, – возмущенно сказал Фельдман, – мы к тебе со всей душой, а ты…
Девушка услышала свое имя, вздрогнула, вопросительно глянула на Гурвича.
– Не надо винить Марушку, – холодно засмеялся Гурвич, – не ее вина, что она так воспитана. Здесь все так воспитаны, Павел. У этих людей иные ценности, и может, им порой не хочется умирать, порой они нас ненавидят, но никогда не ропщут, не сопротивляются и не качают права, которых у них абсолютно нет.
– То есть обзывать тебя скотиной нет смысла? – насупился Павел.
– Даже не утруждайся. Никаких сотрясений совести. Мы выполняем свою работу. Причем, заметь, выполняем деликатно. Вы натворили столько дел, что вам давно пора впаять высшую меру социальной защиты. Сотрудник господина Ватяну в замке – у него сотрясение мозга и расстройство речи…
– И рассеянный склероз, – вставил Павел, – не помнит ни хрена.
– Двое стражников в овраге, – невозмутимо продолжал Гурвич, – один в критическом состоянии, другому требуется дорогое лечение с последующей реабилитацией. Двое с вмятинами в черепах, которых вы раздели. Трое бедолаг на окраине деревни – один отмучился, у другого сломано ребро, у третьего позвоночник. Трое утонули в реке, четвертого вы, к счастью, всего лишь ранили в плечо.
– Красота-а-а, – восхищенно протянул Фельдман, – неужели это все мы? После всего, что произошло, ты, как честный человек, просто вынужден предложить нам завербоваться в телохранители к господину Ватяну. Где вы еще найдете таких бойцов? Или пристрелишь? Ах, прости, зачем мараться? Это так унизительно для твоего нечеловеческого достоинства…
– В данный список не вошли пострадавшие в мотеле и двое патрульных в километре отсюда – хотя ума не приложу, как вам удалось до них дотянуться, – сухо закончил Гурвич.
– Вот только не надо навешивать на нас свои висяки, – возмутился Павел, – чужого, как говорится, не треба. Сами разбирайтесь, кто приделал ваших патрульных в километре отсюда.
От внимания не укрылось, как беспокойно переглянулись блондин и Гурвич. Блондин еле заметно пожал плечами. Чувствительная Марушка не поняла ни слова, но уловила напряженность в воздухе. Испуганно посмотрела на Гурвича. А тот смастерил отеческую улыбку и ласково погладил ее по головке. Во взгляде последней появилось что-то доверчивое, наивно-трогательное.
– Прошу занести в протокол, – хмуро сказал Фельдман, – инициатива побега принадлежит исключительно мне. Артем возражал, он до последней минуты надеялся, что сможет без риска для жизни сбыть свою картину. Но я его убедил, что мы попали не в ту организацию, где допустимы честные сделки.
– Не выгораживай меня, – пробормотал Артем, – вместе резвились.
– Эх, будет, что вспомнить, – меланхолично вздохнул Фельдман.
Гурвич посмотрел на часы, отстегнул от пояса рацию, что-то буркнул в нее. Ответа не последовало. Он досадливо скривился, щелкнул клавишей, тряхнул прибор.
– Поднимайтесь, – резко бросил пленникам, – хватит валяться. Господин Ватяну уже злится. Если разозлить его еще больше…
За дверью раздался шум. Блондин обернулся, вытянул шею… и вдруг вскрикнул, схватился за плечо, выронив автомат. Вторая пуля попала в голову. Брызнула кровь на выходе из черепа, испачкала стену. Ахнула Марушка, отпрыгнула, прижала ручонки к груди. Но хрупкие руки для пули не помеха: свинец пробил грудную клетку, она качнулась, в ужасе посмотрела в проем, рухнула лицом вверх.
– Не оборачивайтесь, господин Амадеус, – с ехидными интонациями произнес знакомый женский голос, – медленно встаньте на колени, отложите пистолет в сторону. Можете перекреститься. Вы же верите втайне в Бога? Потом так же медленно лягте лицом вниз.
Досады на лице Гурвича стало еще больше. Теперь все его лицо было одной сплошной досадой. Но пришлось повиноваться. Он сделал все, как было сказано. Павел сбегал за пистолетом и сел на прежнее место, взирая щенячьим взглядом на вошедшую.
– Анюта? – изумился Артем. – Ну вы даете! Ваше явление посильнее явления Богоматери!
– Ах, мадмуазель, – восхитился Фельдман, – с каким бы удовольствием я подарил вам маленький цветочек.
Гурвич скрипнул зубами, сделал попытку подняться.
– Учти, Евгений, – строго предупредил Фельдман, – бьют не лежачего, а того, кто пытается встать.
– Лежачего тоже бьют, – сказал Анюта, нагнулась над всемогущим Амадеем Карром и треснула рукояткой пистолета по затылку. Оценив эффект, треснула еще раз.
– Не хочу его убивать, – объяснила она простодушно, – как-никак, мы вместе работали полтора года, и не такая уж он вселенская сука. Но вывести из строя Евгения Александровича на пару суток мы обязаны.
Никто не возражал. Мужчины поедали глазами женщину. Вот уж воистину грозная воительница. Мордашка измазана сажей, короткие волосы всклокочены, глаза смеются. Кособокая безрукавка, сшитая слепыми (и, вероятно, безрукими) китайцами, холщовые штаны заправлены в рваные кирзовые сапоги. На ствол пистолета навернут глушитель.
– Вы так смотрите на меня, – манерно засмущалась девушка, – да, согласна, капелька силикона меня бы не испортила.
– Вы прекрасно выглядите, Анюта, – воскликнул Артем.
– Отличный макияж, – поддакнул Павел, – камуфляжный крем с ошарашивающим эффектом… Вы не замерзли за эти несколько ночей?
– Немного, – улыбнулась девушка, – при случае мы с вами обязательно выпьем – за глобальный парниковый эффект. А в общем я вполне тренирована жизнью.
– И смертью, – заметил Артем, – Коей завершилась наша с вами последняя встреча. Вас подстрелили, вы свалились в овраг, и сотрудник конторы Ватяну во всеуслышание объявил, что вы мертвы.
– Я преувеличила плачевность своего состояния. Мне было просто больно. Вот здесь, – она коснулась бедра и вздрогнула. Болело, видимо, до сих пор. – Если бы сотрудник господина Ватяну собрался меня дострелить, я бы выстрелила раньше, а там уж не знаю, чем бы дело кончилось. А так мы сделали друг другу приятное.
Она высунула аккуратный носик из сарая, продемонстрировав круглую попку, которую не портили даже обвислые крестьянские штаны. Обернулась.
– Выходите по одному, господа. Лучше поспешить. А резину потянем где-нибудь в другом месте. Вы готовы к суворовскому переходу?
Она была ходячей тайной, невзирая на кажущееся простодушие и смешливость (своих врагов она действительно уничтожала простодушно). Добиться от Анюты чего-нибудь вразумительного было невозможно. Кто ее уполномочил так себя вести, как она попала в урочище, как отсюда выбраться… Они бежали, пригнувшись, вдоль реки, не выпуская из виду покосившиеся заборы и убогие сараи, заросшие курослепом. Собака лениво тявкнула им вослед. Хромой мужчина в стоптанных резиновых сапогах, сжимая скомканную рыбачью сеть, поднимался навстречу по вырубленной в обрыве лестнице. Узрев незнакомцев, выпучил глаза, оступился.
– Ох, дядечка, как же ты не вовремя, – раздраженно пробурчала Анюта. Удар сапогом, и мирный рыболов кубарем покатился с обрыва, путаясь в собственной сети. 0ни бежали дальше. Артем обернулся – рыбак лежал неподвижно, в двух шагах от воды, один-одинешенек.
Погони не было. Они пробежали мимо разоренного моста, взобрались на груду булыжников, перевалили на ту сторону. Опять бежали навстречу бурному течению, несущему обломанные ветки деревьев, трухлявые стволы, вывернутый ил. Второго моста предусмотрено не было, но русло реки начало меняться. Теперь его
