– Идите за мной, – глухо вымолвила девица, – позже поговорим о займах и прочих удовольствиях.
Они спустились с гряды и припустили по дороге, пугливо всматриваясь в каждый куст. Не самое приятное занятие – пробежка по открытой местности, засаженной картошкой. Строения располагались в низине за пределами угодий. Явно не объект историко-культурной ценности. Когда-то мастерские, теперь двухэтажные руины без стекол, но обильно заросшие бурьяном. Беглый осмотр периметра показал, что западней это местечко, ввиду множества выходов, являться не может. Анюта тяжело вздохнула и сделала попытку проникнуть в здание. Что-то юркое шмыгнуло мимо порога. Она отпрыгнула, испуганно ойкнув. Фельдман тут же пошутил, что не всякая укротительница войдет в клетку, если там мышь. «Крыса, – поправил Артем. – Большая». Фельдман скорчил из себя джентльмена, отстранил Анюту и заверил, что он со всем справится. Пропал в проеме, и почти сразу же из темноты раздались лязг, крик и падение чего-то металлического. Потирая шишку на лбу, появился Фельдман, сказал, что контакт черепа со стеллажом прошел успешно и трудно это выразить в рамках пристойной лексики… В общем, внутри много пустого места, но лучше все-таки посветить.
Пустого места в заброшенной мастерской было вдоволь.
– Ставьте будилу, Анюта, – пробормотал Фельдман, устраиваясь на какой-то слесарной плите, – надеюсь, у вас есть техническое приспособление, позволяющее бороться с крепким сном?
– Три часа на сон, – Анюта включила подсветку на часах, – разбредаемся, господа. Надеюсь, проживем эту ночь без глупостей?
– О, конечно… – пролепетал Артем, забираясь под какую-то ржавую станину, – сегодня ночью нам не до… домоганий. Уж простите, Анюта.
– Вот именно, – пробормотал Фельдман, – почувствовав недомогание, прекратите домогание… – и разразился отрывистым храпом.
Анюта тихо засмеялась.
– Я имела в виду другие глупости. Спокойной ночи, мужчины.
Он подумал, прежде чем провалиться в сон, что трудно представить такое стечение обстоятельств, при котором допустимо приставание к этой странной женщине…
Страх настолько отравил организм, что даже сон не пошел на пользу. Они проснулись перед рассветом, под писк наручных часов, вскочили, замерли.
– Спасибо тебе, Господи, – не удержался Павел, – что дал поспать перед вечностью…
Они покинули заброшенную механичку, перебежали дорогу, углубились в лес. Народ безмолвствовал. Каждый думал о своем. На выходе из развесистой дубравы их подкараулил восход. Рыжее светило улеглось на косогор, брызнув слепящим светом. Тени в панике побежали на запад. Беглецы ускоренным маршем двинулись на север. Недобрые предчувствия подгоняли. Анюта кусала губы, постоянно оглядывалась, словно затылком чувствовала опасность…
Крупный населенный пункт блаженно распростерся в низине между величавыми холмами. На окраинах – одноэтажные строения с красными черепичными крышами, зелень садов, ближе к центру этажность домов возрастала, но не круто, виднелись трубы небольших предприятий. Дорога, выбегая из дубравы, вливалась в восточные предместья и терялась в средоточии зданий.
– Мелихой, второй по населению поселок в уезде, – скупо объяснила Анюта, – целых восемь тысяч жителей. Снимайте, господа, свои балахоны. Не думаю, что местная публика оценит этот маскарад. А вот в полицию загреметь можно элементарно. Кстати, румынские полицейские не славятся великодушием.
Мужчины колебались.
– Снимайте балахоны, – терпеливо повторила Анюта, – приводите себя в порядок. Войдем в Мелихой с запада. Далеко не пойдем, не волнуйтесь. В начале улицы Костаница есть большой продуктовый магазин и сельскохозяйственный рынок. Там можно найти машину.
– Так что ж вы сразу не сказали про продуктовый магазин? – засуетился Павел, скидывая опостылевшую «монашескую» рясу…
Напряжение давило грудную клетку, возрастало. Позвякивали колокольчики. Словно кто-то ответственный за судьбу уже включил обратный отсчет… Они с Павлом стояли в узком переулке, надвинув на глаза кепки, приобретенные в убогой лавочке на краю поселка, курили, делали вид, что увлечены беседой. В принципе, они ничем не выделялись из толпы. У каждого третьего здесь были протертые коленки, на каждом втором – кепка. Мимо проходили небогато одетые аборигены – несли сумки с базара, подъезжали велосипедисты, спешивались в переулке. Никто не обращал внимания на двух курящих.
Перекур затягивался. Павел выбросил окурок, выглянул из переулка на базарную площадь, заполняющуюся народом.
– Ну и что там? – процедил Артем.
– Ничего, – буркнул Фельдман, – в магазине день открытых дверей. Торговки заполняют базарные ряды. Ты не представляешь, Артем, как есть хочется… У них лучок, капустка квашеная, сальце ломтями, караваи ноздреватые…
– Что значит «я не представляю»? – возмутился Артем. – Можно подумать, я где-то успел перекусить. Больше ничего не видишь?
– Ерунда. Машины кучкуются. Стоячий полицейский…
– Давно стоячий?
– А куда ему идти?
– Анюты что-то давно нет…
– А куда она денется?
– Ты знаешь, по-моему, она куда-то делась. Нехорошо на душе, Пашка.
– Да брось ты, – фыркнул Фельдман, – у меня уже год нехорошо на душе – как связался с тобой по первой амстердамской ходке. – Павел напрягся. – Кажется, полицейский собирается размять кости. Не сюда ли он направляется?… Нет, опять остановился. Посмотри, как смешно его толпа обтекает. Словно естественное препятствие.
– Не знал, что так тяжело живется честным людям… – Артем со злостью полез за новой сигаретой.
– А тебе-то что? – покосился на него Павел.
На площади действительно было интересно. Торговцы разворачивали огромные клетчатые сумки, крупные котомки из цветного домотканого холста, выставляли пузатые кувшины, плетеные корзины с фруктами. Носились стайки чисто умытых (а главное, воспитанных) оборванцев (сущий Караваждо). Отворились створчатые двери жестяного киоска, за которым взыграло блеском чешуи рыбное великолепие, да такое, что отдыхает даже сам Франс Снейдерс, гений натюрмортов, со своей знаменитой «Рыбной лавкой»…
К переулку подъехал облупленный пикап с мятыми боками. Остановился у обочины на краю базарной площади. Опустилось стекло, показалась бледная мордашка Анюты. Она отыскала взглядом своих протеже, мнущихся без дела, выразительно кивнула: по машинам, мужчины…
Прыгая на сиденье рядом с водительницей, Артем окинул взглядом базарную площадь. Люди, торговые ряды, подержанные машины. Человек в форме остановил пожилого сутулого цыгана, навьюченного как ишак, донимал его настойчивыми вопросами. Захлопнулась дверь. Машина медленно и как-то вкрадчиво тронулась с места…
– Браво, Анюта, вам удалось взять напрокат прекрасный автомобиль, – не удержался от похвалы Фельдман. Он вальяжно развалился на заднем сиденье и практически не испытывал душевных неудобств.
– Держите, кто из вас самый голодный? – Анюта бросила на заднее сиденье пакет из плотной серой бумаги. – Сало, мясо, огурцы, налетай, пока подешевело. Машинка, конечно, так себе, но такие уж тут прокаты…
– Я, кажется, догадываюсь… – захрустел огурцом Фельдман.
– Рыбак, – кивнула Анюта, – привез в магазин на реализацию два мешка рыбы. Ничего, нам бы только выехать из Горошан, а там мы эту старую клячу бросим. Пригнитесь, господа, проезжаем полицейский участок.
Мимо машины тянулись унылые двухэтажные дома, подозрительно напоминающие бараки. Пыльные деревья, автобусная остановка с покосившимся навесом. Обрывки предвыборного плаката на столбе – лица кандидата уже почти не видно, но хорошо сохранился красный галстук в черную клетку. Анюта пропустила
