– Спасибо, Серж. – Дудуев пододвинул к себе булочку с котлетой.
Чинарский доел гамбургер и запил его пивом.
– А какие-то общие детали есть? – поднял он на майора довольный сытый взгляд.
– Есть, – кивнул Дудуев, – все девушки более или менее блондинки.
– Что значит «более или менее»? – уточнил Чинарский.
– Были и крашеные, и естественные. Все примерно одного роста, не худые и не толстые. Пухленькие, можно сказать.
– Ага, – обрадовался Чинарский, – предпочитает один тип.
– Вот именно. Все были убиты в своих квартирах. У всех, кроме Кулагиной, в крови обнаружены следы клофелина.
– Понятно, – кивнул Чинарский, – он заводил с ними знакомство и напрашивался в гости. Там они выпивали, и он добавлял им в алкоголь клофелин. Ждал, пока они отключатся, а потом уже делал с ними все, что хотел.
– Странно, но он никого не изнасиловал, – пожал плечами майор.
– Ему это не нужно, – покачал головой Чинарский, – у него совершенно другой бзик.
– Может, он импотент? – предположил майор.
– Возможно, но я так не думаю. Если бы он был импотентом, наверняка проявлял бы интерес к половым органам. А этого ведь нет?
– Нет, – согласился Дудуев.
– О’кей, – выдохнул Чинарский. – Что еще? Все убитые жили в Центральном районе, как я понимаю.
– Кроме Березкина.
– Он – исключение. Его он убрал потому, что тот мешал ему заняться Кулагиной. Кстати, она тоже несколько выпадает из общей картины.
– Чем же? – не понял майор.
– У нее был постоянный партнер, Вова, вот чем. Все остальные принимали его заигрывания и приглашали к себе. Надька же, пока она жила с этим Эдиком, наверняка бы его к себе не пригласила, уж я- то ее знаю. Она была прямая, как взлетно-посадочная полоса, вся в папашку.
– И шумная, как реактивный двигатель, – добавил майор. – Знаешь, если бы не ее характер, я бы за ней приударил.
Чинарский поднял голову и с удивлением посмотрел на Дудуева. Тот смущенно потупил взгляд и замолчал.
– Так вот, – продолжил свои умозаключения Чинарский, – он убил Надьку, чтобы обратить на себя внимание. Этим придуркам всегда хочется, чтобы о них говорили. Они от этого получают ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Что-то не вижу я здесь логики, – возразил Дудуев. – Как раз Кулагина и трубила об этом на всех углах. Несостыковочка получается. Наоборот, он должен был ее холить и лелеять. Она такой шум подняла, что весь город на ушах стоит. Бабы боятся на улицу выходить. Так что твоя теория, Серж, несостоятельна.
– Дурак ты, Дуда, – беззлобно ругнулся Чинарский, теребя заросший многодневной щетиной подбородок. – Трубить-то она трубила, да кто на это обращал внимание? Поэтому ему нужно было, чтобы очередная жертва была известной в городе личностью. Чтобы об этом написали не в одной, а во всех газетах, чтобы говорили по радио, показывали по телевизору… Надька для этого подходила самым лучшим образом: известная журналистка, пишущая как раз на криминальные темы, дочь военного журналиста, погибшего в горячей точке… А то, что она оказалась его типом, то есть похожей на остальных убитых женщин, то, по-моему, это чистая случайность.
Чинарский взял из пачки сигарету и закурил, откинувшись на спинку стула. Выпуская вверх дым кольцами, он думал, что, может быть, даже и неплохо получилось, что Дудуев посадил его в клетку… Просто так он ни за что бы не выложил всех фактов. Да он и разговаривать бы с ним на эту тему не стал.
– Последний вопрос. – Чинарский выпрямился и посмотрел на Дудуева. – Что вы собираетесь делать?
– Думали пустить «подсадную утку», – неуверенно ответил майор. – Примерный район его действий мы знаем. Одна наша сотрудница недавно дала согласие.
– Не советую, – покачал головой Чинарский. – Он подсыплет ей клофелина и сделает то же, что и с другими. А его-то вы хоть сколько-нибудь знаете? Неужели никто из соседей ничего не видел? Нужно было старушек у подъездов опросить. Вы ведь знаете примерное время, когда он приходил в гости к своим жертвам.
– Он как будто в шапке-невидимке ходит, – с сожалением произнес Дудуев. – Или каждый раз меняет внешность. Показания свидетелей, если их можно назвать свидетелями, очень противоречивы. Кому-то показалось, что видели мужчину среднего роста в очках, кто-то говорит, что видели высокого мужика в дорогом пальто, но без очков. Одна бабка даже сказала, что видела лысого незнакомца…
– Понятно, – кивнул Чинарский. – Что ж, мне, пожалуй, пора.
Он поднялся, расправляя затекшие члены.
– Только смотри, Чинарский. – Майор тоже встал из-за стола. – Чтобы никому ни слова.
– За кого ты меня держишь, Дуда? – улыбнулся Чинарский. – Кстати. – Он дружеским жестом опустил ладонь майору на плечо. – Раз уж так получилось, одолжи сотку. Скоро верну.
– Прекрасный денек, – улыбнулся Александр сидящей за столиком собеседнице.
– Я так тебе благодарна, что вытащил меня на это мероприятие! – воскликнула она.
С волосами, выкрашенными «под красное дерево», бледнокожая, с пунцовыми губами, в обтягивающих, расклешенных от колена брючках, в глубоко расстегнутой блузке цвета утренней зари, в солнцезащитных очках «Алберто Феретти» с пятнистыми, а-ля леопард, широкими дужками, Нелька Карпатова выглядела удачливой эмансипированной женщиной.
Александр очистил очередного рака и протянул ей. На зеленом пластиковом столике остывало в высоких стаканах кеговое пиво. Они сидели посреди газона – неизвестно кому пришла в голову идея разместить столы прямо на траве.
В глухой громкоговоритель, расплющивающий слова о жаркий полуденный воздух, объявляли результаты третьего заезда. В нем участвовали рысаки-трехлетки. На этот раз победила Латифундия – гнедая ретивая лошадка, жокей которой был в зеленом камзоле и белом шлеме.
– Я так и думал, – самодовольно улыбался Александр.
– А почему же ты на нее не поставил? – удивленно приподняла брови Нелли.
– Я хожу на ипподром не для того, чтобы выигрывать деньги, а из эстетической потребности, – гордо и загадочно ответил Александр.
– В этом что-то есть, – слегка пожала плечами Нелли и вытерла пальцы белой салфеткой.
На трибуне и возле нее толпился народ. Узнанные только завзятыми игроками и привыкшими к подачкам ментами букмекеры, подобно крейсерам, рассекали шумное людское море. Александр видел их хищные глаза и подрагивающие руки. Видел и, морщась, отворачивался.
– Нет ничего прекраснее лошади, – растянул он рот в сладострастной улыбке, – и хорошей кухни.
Нелли хотела было открыть рот, но Александр опередил ее.
– Мне нравится, когда лошадь полна хладнокровия, послушания, когда она чуткая, идет четко, жестко, без всякой суеты и галопа. Одно загляденье! После ипподрома мне не хочется смотреть на людей. – Александр состроил разочарованную мину.
– Значит, ты мизантроп, – хихикнула Нелли и глотнула пива.
– Отнюдь, – таинственно усмехнулся Александр. – Но я часто в этой связи вспоминаю одно высказывание Игги Попа.
– Прости, а кто это?
– Легендарный поп-певец, – снисходительно ответил Александр. – У него есть одна песня, в которой речь идет о человеке, чья машина попала в аварию. Так вот, он в машине в полубессознательном состоянии, а кругом толпятся полицейские, зеваки…
– И что? – вскинула голову Нелли.
– Я часто кажусь себе попавшим в аварию человеком, это дает мне возможность посмотреть на мир со
