– Вы сумасшедшие?! – Машка смотрела на свою взрослую тезку, переводила взгляд на мать, Деда, Ашота, Макара. – Макар!
– Я это сделаю.
За столом замолчали. А сам Макар, вдруг поняв сказанное, встал. Сказано – сделано, иначе решимость уйдет. Автомат с ним, так что все будет просто.
– Нет! – Жанна вскочила. – Нет!
– Жанна! – Ашот, морщась, попробовал обнять жену. Та отпихнула руки, ударила по лицу, по груди, еще и… разревелась.
Васильев тихо встал и скользнул к выходу, подзывая Макара. Все верно, все верно, надо идти.
Он остановился только перед медотсеком, оставленный Дедом, понимающе похлопавшим по плечу. Да, сейчас он войдет и…
– Твою мать!
Макар влетел вниз и застыл.
Кресло было пустое. Веревки, стягивающие Семецкого, болтались, обрезанные. Васильев, щурясь, крутился рядом, замер у левого подлокотника.
– У нас проблемы.
А то Макар не понял.
– Серьезные. Макар! – Дед встал. – Он разрезал веревки отсюда, задев пластик. И потом только убрал веревку с правой руки. Вот следы, как когтями провели. Смотри.
Макар присел, вглядываясь и… У них проблемы. У Семецкого двадцать лет не хватает пальцев на левой руке. А тут… а тут следы, как будто они целые. И отрастили себе чертовы когти.
– Пошли, Макар. Его надо найти. – Дед уставился на багровое пятно на стене. Макар, отвлекшись от разглядывания стула, проследил за взглядом Васильева. На металлической панели отчетливо виднелся кровавый отпечаток левой руки. Видимо, Семецкого качнуло в сторону и он оперся о стену, чуть сковырнув при этом металл. Ровно пять борозд, будто от когтей на картонной коробке. Вот только это совсем не картон. А две крайние борозды, на месте безымянного и мизинца, оказались в полтора раза длиннее среднего пальца.
Вдруг отросшие пальцы? Вдвое большей длины? Чертовщина какая-то! По хребту Макара пробежала стая совсем уж нехороших мурашек, всколыхнувших в голове муть сто лет назад виденных фильмов. Правда, за эти годы он встречал много непонятного, от двухголовых клуш, которые вдруг потеряли перья и обзавелись кожистыми крыльями и мехом, до белух, отрастивших себе длинную крокодилью пасть и короткие лапы-плавники чтобы выбираться на берег и хватать зазевавшихся лахтаков. Но это… Они переглянулись с Васильевым:
– Херово…
– Ашот, Паша, вы проверьте восточный проход, на всякий случай. Коля, бери фонарь и с нами. Иван Сергеевич, ты здесь за старшего. Маша – не препирайся.
Сейчас никто не спорил. Дед был лучшим, несмотря на возраст, самым опытным и умелым бойцом.
Идти по следу оказалось не сложно: Семецкий или тот, кто был вместо него, шел, хватаясь за стены и подволакивая ноги, оставляя босые отпечатки на запыленном полу. Но через несколько метров от медотсека ковылявшие из стороны в сторону следы исчезли.
– Он, блядь, что – взлетел или испарился?! – вспылил Дед, тыча дробовиком в царапины на полу. В дрожащем свете фонаря отпечатки с отчетливо расставленными пальцами тянулись вдоль стены и в какой-то момент просто обрывались посреди пустого места.
Макар, сжимая АК, резко присев, развернулся, тыча стволом в темноту перехода. Пусто. Волосы на загривке встали дыбом, отдавая неприятным покалыванием от ушей и до пальцев. Ощущение, что кто-то дышит в затылок, не исчезло.
– Проняло, пацаны? Накрутили себя? Не дрейфь. И главное, не палите сдуру, – прокряхтел Дед. – Берегите патроны.
– Ты погляди, Дед, дальше даже пыль на полу не тронута. Как так-то?! – Колька косился на следы с ощутимым страхом.
– Да хер бы его… Но раз эта падла, кто б это ни был, воздухом дышит и кровью стены пачкает, – он поморщился, – значит, и от пули дохнет.
– Думаешь?
– Надеюсь. Очень. Пальцы за просто так не отрастают.
Коля поводил сердито шипевшим фонарем, но куда там коптилке на моржовьем жиру против электрической галогеновой лампы – света едва хватало на пару метров. Макар засопел, задумался:
– Это, Дед, а может завести генератор и камеры включить? Ну, помнишь, как с норвегами.
– Так он же и разобрал систему, изобретатель хренов.
– Семецкий?
– Ну. Херь какую-то собирал, на полупроводниках. Лучше бы они его тогда… сейчас не пришлось бы гада ловить.
«Что-то Васильев совсем раскряхтелся», – подумал Макар, в нерешительности топчась на месте. Идти дальше не хотелось, совсем. Зрение, будь оно не ладно, улавливало только цветные пятна и блики от еле живого фонаря. Макар кивнул на него Кольке, тот тряхнул, чтобы топленое сало смочило фитиль, огонь полыхнул яркой вспышкой, на мгновение осветив потолок.
– Твою-та мать… – Васильев наклонил свой фонарь, тут же ставший плеваться искрами, чтобы подсветить потолок: на выгнутых аркой панелях отчетливо виднелись полосы, по пять штук слева и справа, от рук и ног. Семецкий, подпрыгнув на месте и закогтившись под потолком, прополз дальше по коридору.
Через три метра на полу снова оказались следы. Тут же лежала вырванная из стены панель с остатками колючих волокон утеплителя, наверняка не выдержавшая веса – кого, человека? Люди по стенам не ползают.
Следы больше не петляли вдоль стенки, а шли ровной цепочкой. Макар не шел, он крался. Аккуратно переставляя ноги, сам не зная почему. Он инстинктивно не хотел спугнуть того, за кем они с Васильевым охотились. Не всполошить, застать внезапно и… Сможет ли выстрелить? Лишь бы Колька все повторял в точности и не спугнул.
Паразиты, отросшие когти, отросшие пальцы – в такое не верилось. В бронированных моржей-строителей, в слепых песцов, прекрасно обходившихся без глаз, во всякую погань вроде хищного мха, питавшегося леммингами, верилось, все это было реальностью: страшной, пугающей до ночных кошмаров и поноса от испуга. Но Юра, столько лет спасавший их своими мозгами и руками от холода и голода, изобретавший из говна и палок все то, что помогало выжить. Это был их Юра Семецкий!
Внутри боролись привязанность к человеку, ставшему практически родным, и въевшаяся в кожу вместе с грязью, потом и жиром истина: лучше отрезать загнивший палец, но сохранить руку и выжить. Он, Макар Северов, несет ответственность за семью. Он должен их защищать, даже ценой жизни одного. Жестоко? Цинично? Да уж как есть.
Коридор закончился промежуточной дверью. Модульная конструкция предусматривала деление всего комплекса на отсеки, герметезируемые в любой момент, как подводная лодка. Штурвал был отвинчен, а тяжелая гермодверь исцарапана когтями явно превосходившими по крепости металл. Макар, держа дверь под прицелом, подошел вплотную, потрогал глубокие борозды, оглянулся на Деда. Васильев, взяв дробовик наизготовку, кивнул.
Макар рванул дверь на себя и отскочил в сторону, готовый стрелять. Но в проеме было пусто. Весь коридор оказался заставлен ящиками и контейнерами с давно забытым барахлом. Ощутимо тянуло холодом и вязкой, незнакомой вонью.
Следы были и здесь, тут Семецкий то шел по прямой, то скакал по верхам ящиков. Зачем? Да кто его знает. Штабель из шатких контейнеров, когда-то составленных здесь, сейчас перегородил угловатой горой весь коридор.
– Сука.
– Станем разбирать? – спросил
