Голод жрал изнутри.
За все годы, прошедшие на острове, с едой бывало всяко, бывало и голодно. Но не так, как сейчас. Перцу поддавала и боль, пульсировавшая в затылке. Над бортом мелькнула искра. Затем еще и еще. Макар, привлеченный блеском, подполз к фальшборту, чтобы рассмотреть, что же это было. В свете переливающегося в небе северного сияния живыми огоньками из воды выпрыгивали рыбины. Косяк рыб спасался бегством от стаи из трех самых обычных белух, показавших спины над поверхностью. Макар едва подавил острое желание прыгнуть за борт, успел остановить уже занесенную ногу.
«ЖРАТЬ! ЖИТЬ! ЖРАТЬ! ЖИТЬ!» – билось в мозгу, пульсируя в такт с болью в затылке. Как скидывал второпях одежду он не заметил. Опомнился, лишь когда вода обожгла ледяным пламенем, и поплыл. Макар загребал руками, рассекая морскую воду с ледяной крошкой, догоняя стаю рыб и ныряя вместе с белухами. Едва живой, он забрался на катер, держа в зубах полуметровую рыбину.
Сгорбившись на палубе и дрожа от холода, он раздирал пальцами жесткую шкуру, отплевывался от чешуи и жрал. Макара рвало сырой рыбой и ее потрохами, но он загребал ладонями то, что пролилось, и снова запихивал в рот. Было одновременно безумно вкусно и до блевоты ужасно.
Наваждение прошло, когда от рыбы остался обглоданный костяк с разгрызенной в труху головой, а в брюхе поселилась приятная тяжесть. Макар не понимал, что с ним происходит. Но понимал, что происходит однозначно не правильное. Волосы на голове и борода смерзлись на ветру в сосульки, Макар подполз к успевшей застыть одежде и второпях стал натягивать на себя. После забрался в рубку, закрыл дверь, свернулся в углу и впал в дрему.
Макар в этот раз спал без снов, далекий зов хоть и звучал эхом в голове, но теперь еле слышно. Проснувшись, он ощутил прилив сил, и что главное, Макар не мерз, попросту не чувствовал холода! Это было здорово, но странно. Кстати, всплыло воспоминание о первом охотнике, которого подстрелил Васильев; неАшот говорил, что это существо само себя согревает, говорил про какие-то органы-паразиты и вены-шланги. Задрав рукава успевшей высохнуть парки Макар ничего такого не обнаружил, руки как руки. Боль снова остро клюнула в затылок.
Макар занес руку, чтобы проверить, что там, но остановился: было страшно. А вдруг? Решившись, он медленно провел ладонью по шее и под пальцами явственно ощутил бугорок, мягкий и податливый на ощупь, тут же отозвавшийся разрядом в затылок. Страх огненной волной пробежал с головы до пят. Порывшись в рубке, Макар нашел острый обломок зеркала. Его пришлось разломить надвое, чтобы рассмотреть шею.
Один кусок он поставил на окно, просунул между стеклом и задубевшим от времени резиновым уплотнителем. Второй обломок занес над головой, и при свете северного сияния принялся осматривать себя в отражение. Осколок выпал из руки, брызнув осколками на полу: на шее ближе к голове виднелся тот самый нарост, такой же, как у мертвой нерпы, похожий на гриб. Земля ушла из-под ног. Теперь даже если он выкарабкается, он труп. Ходячий и жрущий людей, но труп.
Макар злился. Злился на себя, судьбу, на мир, на всех! Он помнил свое решение: лучше сдохнуть, чем превратиться в не пойми что. Тронутый ржавчиной нож блеснул в руке. Оставалось лишь полосонуть им по венам на руках, и все. Можно, конечно утопиться, но как-то сложно. Лучше, конечно, застрелиться, надежнее.
Макар занес нож для удара.
Мысль о бродящем по миру кадавре Макаре Северове бросала в дрожь. Лучше смерть.
Он поднес острие к руке, готовый чиркнуть по венам, но пальцы тут же сковало, вывернуло, а нож, выпав из ладони, звякнул о палубу.
«Страх – штука такая», – решил про себя Макар, и подобрав нож, снова его уронил. Несколько раз подряд. Тварь, сидевшая у него на затылке, умирать никак не желала. Можно было себя спалить, облиться смесью керосина и дизеля, а потом поджечь, но сливной кран затопило в машинном отделении. Да и судя по жирному пятну, топливо разлилось в трюме катера.
Макар бродил кругами по катеру, всматривался в водную гладь, в небо, сыпавшее пока еще редкими снежинками. Он думал. Жить, как ни крути, но хотелось. Хоть безногим и безруким, но жить. А тут! Он уселся на борт.
«Может, обойдется? Ашот же ни во что не превратился, внешне, по крайней мере. Мозгами двинулся, или уже был двинутым, но скрывал хорошо», – Макар думал, и что бы он ни выдумал, «Енисей», набиравший в трюм воду, в итоге поставит точку. Ветер стих, с неба, переливавшегося холодным северным огнем, крупными хлопьями летел снег. Макара засыпало, превратило в сугроб, но ему было все равно.
Снег валил сплошной стеной, не помогало даже улучшившееся зрение. А он все так же сидел. Слух раздражал гул. Сначала далекий, но с течением времени усиливавшийся. Низкий гул, плеск разрезаемой волны, стон металла. Почти заснувший в снегу Макар стряхнул с себя сугроб, всматриваясь в снежную круговерть: что-то приближалось.
Огромное, закрывшее собой половину неба и продолжавшее увеличиваться. Да, он желал смерти, желал вот прямо сейчас, но страх перед неизвестностью брал свое. Темное нечто, разрезая широким носом снежные сумерки и черную воду, превратилось в корабль. Огромное судно медленно приближалось, грозя раздавить казавшийся щепкой «Енисей». Макар заметался по палубе: что делать?!
Ну а что можно сделать, грести руками? Так катер совсем не весельная лодка. Да и с ней такой фокус не прошел бы, нужен двигатель. А движок, тем временем, давно залило в машинном с головой. Нос исполинского корабля, куда как большего, чем танкер, что разбился у Земли Франца-Иосифа, занял собой, казалось, все пространство и вот-вот, подомнет катер, стоявший правым бортом. Макар уже собирался прыгать в воду, когда заметил болтавшийся из клюза на носу обрывок якорной цепи, волочившейся по волне. Вариантов было не много, надо только выбрать.
Кто именно из них двоих – он сам или паразит – сделал выбор, Макар не знал, на автомате влезая на крышу рубки, готовясь прыгать. В момент, когда махина уже подмяла маленькое суденышко своей массой, Макар прыгнул, уцепившись за гигантское звено якорной цепи. Стекла рулевой рубки глухо лопнули под натиском чудовища, корпус сложился, задрав винт, и с треском раздираемой стали «Енисей» исчез в волнах. Макар до последнего смотрел, как гибнет катер, спасший его уже во второй раз:
– Прощай, друг…
Цоп-цоп, вверх да вверх, по гудящей огромной цепи, стыло-ледяной, пронизывающей своим холодом до
