Море было так аккуратно налито в бухту, как будто это и не стихия никакая, а коктейль в стакане.
Малаховка – хотя ей не давали проявить характер, арестовав и навеки закрыв под землёй, – не теряла надежды вновь однажды увидеть солнечный свет.
Многим другим рекам и людям приходится хуже. Реки загрязняют, меняют им русла, людям ломают хребет, или вот у родственницы коллеги недавно родилась девочка без руки. Жаль, что бедами мериться бесполезно – в отличие от успехов. Успехи прекрасно поддаются сравнению, тогда как свои страдания всегда тяжелее чужих.
Они вышли из-под земли где-то вблизи набережной Исети. Дождя почему-то не было. Птица показал, в каких кустах лучше спрятаться, чтобы снять резину, – так они и сделали и потом сидели на камнях, обсыхая. Все молчали, даже Великая Мать не обронила ни слова.
А под ними текла река.
Между волком и собакой
Эта история – про собаку, а ещё она про людей и машины. И немного про Тобольск, в который я решила ехать только ради сестры. Ей давно хотелось там побывать, а я совершенно никакого интереса к Тобольску не испытывала, более того, в последние годы всеми правдами-неправдами держалась как можно дальше от Тюменского тракта.
Взять, например, нашу с мамой давнюю поездку в Тюмень. У меня была встреча с читателями, мама поехала за компанию. От билетов на поезд я гордо отказалась, сказала организаторам, что приедем сами. Был август.
Встреча в тюменской библиотеке получилась хорошая, но книг продали немного. Мама хотела купить груздей для засолки – поэтому на обратном пути мы всюду высматривали тружеников леса, которые стоят на обочинах с вёдрами. И, как назло, все грузди были с другой стороны, а вот инспектор ГИБДД стоял, конечно, с нашей. Приветливо махал жезлом, как волшебной палочкой.
Мы уже отъехали довольно далеко от Тюмени, дорога была почти пустая, и я разогнала машину настолько, насколько вообще позволяю себе разгоняться.
У инспектора была фамилия Гагарин, и улыбался он так же солнечно, как первый в истории космонавт.
– Вы нарушили скоростной режим, – сказал он. – Здесь висит знак, ограничивающий движение до пятидесяти километров. А вы ехали за сотню!
Знак действительно висел – но возможности сбросить скорость не было, потому что сразу же после знака стояла избушка ГИБДД, куда Гагарин и повёл меня, как Баба-яга – Жихарку.
Мама осталась переживать в машине.
На противоположной стороне шла бойкая торговля груздями.
В избушке было уютно. На стенах висели благодарственные листы и грамоты. Гагарин проявлял радушие: штраф выписывал неспешно, отвлекался на посторонние темы, чуть ли не чай мне предложил, но вовремя опомнился. Профессионализм одержал победу над личностью.
– Обошлось? – спросила мама, когда я вернулась наконец в машину, шелестя листком со штрафом. Посчитали, что обошлось, – но у Тюменского тракта было на этот счёт своё мнение. А может, здесь сыграло роль одно моё дурацкое суеверие: я считаю, что все несчастливые совпадения и прочие неудачи (по-болгарски – злополуки) ходят исключительно по трое. Неизвестно, что мешает им передвигаться в одиночестве – может, они с краю подпирают того, кто в центре, чтобы не упал, как это делают дряхлые туристы. В общем, если случилось одно несчастье – жди второго, а за ним и третьего.
После встречи с Гагариным я ехала медленно, и маму это полностью устраивало – она не теряла надежды на грузди. И ей повезло, потому что всем, кто не теряет надежды, везёт – вблизи Тугулыма, где в школьные годы мы с одноклассниками собирали турнепс на колхозных полях, стояла целая армия грибников. Мама придирчиво обошла каждого «бойца» и выбрала в конце концов продавца, который понравился ей чисто по-человечески (справедливости ради следует сказать, что и грузди у него были отменные). У этого же чисто человеческого продавца мы скупили всю чернику и, радостные, сложили покупки в багажник, где лежали не проданные в Тюмени книги. И помчались дальше, оставив позади Тугулым вместе с грибами, ягодами и школьными воспоминаниями.
Я люблю делить дорогу с мамой – мы почти никогда не ругаемся и даже спорим вполне мирно. Когда проезжали мимо Талицы, зашёл разговор о преимуществах талицкой молочной промышленности перед ирбитской. Мама горой стояла за Ирбит, а я доказывала, что Талица всё-таки лучше, хоть и дороже, и в тот самый момент мы обе почувствовали, что машина едет совсем не так, как раньше. Если бы она была человеком, я сказала бы, что она вдруг резко захромала на правую ногу.
С машиной у нас отношения трепетные, переходящие с моей стороны в нечто вроде обожания и повышенной тревожности. Если в машине вдруг что-то стучит не так, как надо, я тут же бью тревогу.
Мы вылезли из машины – и увидели, что заднее правое колесо лежит на земле ровной тряпочкой.
– Ещё минута, – сказала мама, – и улетели бы в кювет. Лежали бы там, присыпанные грибами да ягодами.
И книгами, подумала я.
В списке моих умений можно найти самые неожиданные, но менять колёса я не умею. И повода научиться не было – за те двадцать лет, что я за рулём, ни одно колесо не пострадало.
Мы с мамой стояли на обочине, как давешние труженики леса, и осознавали новую злополуку… Рядом проносились на полной скорости счастливые обладатели целых колёс, резко гудели фуры, шептались, хихикая, сосны. Как вдруг рядом с нами притормозил поношенный джип. Водитель, в отличие от своей машины, был совсем ещё не старый. Видно было, что он торопится, что мы со своим колесом-тряпочкой ему совсем некстати, но он остановился, открыл багажник в поисках нужных инструментов – и оттуда посыпались вещи. В основном это был детский транспорт: какие-то санки, коляски, ледянки, самокаты – все четыре сезона в одной машине. Наш спаситель чертыхнулся, начал разгребать эту кучу, с трудом нашёл, что искал, – и пошёл теперь уже к нашей машине, за запаской. Мама уже выгрузила книги, грибы и ягоды из багажника, и вообще мы с ней всячески проявляли готовность помогать и участвовать в спасательной операции. Мама даже завела с водителем подобие светской беседы, но он вежливо посоветовал заняться
