– Спасибо, поблагодарил Вадим. – Вы так любезны. Наверное, хорошо получаете?
Майор смотрел на него с любопытством, словно проводил ответственный эксперимент. Особых надежд Вадим не питал. Набрал Никиту, чтобы убедиться в его дальнейшей недоступности.
Но Румянцев, к полнейшему изумлению, отозвался.
– Добрый день, Никита Андреевич, – умирающим голосом сказал Вадим.
– Не понял, – остолбенел Румянцев. – Это не твой телефон. Это телефон майора Старчоуса из следственного отдела. Слушай, ты, засранец…
– Очень рад, что вы понимаете с полуслова, Никита Андреевич. Да, мне требуются ваши услуги, надеюсь, вы по-прежнему мой адвокат?
– Пошел ты в задницу! – разбушевался Никита. – Попал в историю, выкручивайся сам! А от меня отвяжись, понял?
– Вы совершенно правы, меня задержали по абсолютно вздорному обвинению… Вы очень любезны, Никита Андреевич, я буду так признателен, если вы поспешите…
– Даже не рассчитывай, прохиндей! Всё, точка! – вопил Никита.
– Очень вам благодарен, Никита Андреевич. Привет супруге. Жду.
Удобное меню в телефонах «Эриксон». Майор Старчоус вкрадчиво приблизился к задержанному, но Вадим уже удалил информацию об исходящем звонке.
– Умело, – хмыкнул Старчоус, отбирая телефон. Навис над душой гранитной тяжестью закона. – Кому вы звонили?
– Адвокату, – пожал плечами Вадим. – А в чем проблемы? Он скоро приедет.
В комнате для допросов появился сержант с многозначительно засученными рукавами. Вопросительно глянул на шефа. Майор Старчоус сделал загадочное лицо.
– Минуточку, гражданин майор, – заспешил Вадим. – Я не настаиваю, что буду говорить только в присутствии своего адвоката. Давайте еще раз попробуем. От яйца, так сказать. Может, воздержимся при посторонних?
Милиционеры молча переглянулись. Короткий диалог на рыбьем языке. Сержант с равнодушной миной удалился. Вадим неторопливо начал излагать: похороны Урбановича, рывок к вдове, нелепые слова, тень за автобусом, после чего вдова отходит в мир иной прямо на поминках (трудно повесить эту смерть на Вадима), а за Вадимом начинается бурная охота. Он рассказал буквально всё. Опустил лишь незначительные подробности: суть эксперимента Комиссарова, собственные прозрения в темное время суток, пассивное участие в вакханалии Ромки Переведенцева и охранника Бориса. История была дикая. А без этих «незначительных» подробностей и вовсе вздорная. Концы с концами не вязались никоим образом.
– Вы вообще в уме? – терял терпение следователь.
– А правда подчас выглядит совершенно нелепо, – настаивал на своей чистосердечности Вадим, – Воля ваша, гражданин майор. Можете привлечь своего дуболома, сделать из меня симпатичную отбивную, но ничего другого я придумать не смогу. Наведите обо мне справки: зачем мне кого-то убивать?
– Ну, допустим, – сделал уступку Старчоус, – По вашим словам, ключ к решению проблемы спрятан в сорок пятом году в неком местечке Акх… как вы его назвали?
– Аккерхау, – подсказал Вадим.
– И что же там произошло?
– Вот это я и собирался выяснить с помощью профессора Комиссарова. Не было другого выхода, майор. На вас охотятся – милиция, преступники, а вы ни в чем не виноваты – каково это? Что еще делать, как ни попытаться самому разобраться…
– А вот здесь начинается темный лес, – вкрадчиво сказал Старчоус, – Простите, из предыдущего вашего рассказа я не уловил, что вы собрались предпринять на пару с этим деятелем сомнительных наук.
Не смущаясь, Вадим поведал об опытах видного гипнотизера Бориса Богомыслова, о том, как прилежно Комиссаров штудировал и прорабатывал его наследие.
– Скатились в область фантастики, – кивнул майор, – У вас богатая фантазия, молодой человек.
– Но Богомыслов добился успеха, – пожал плечами Вадим, – Что мы понимаем в сознании и психологии? Отрицать проще всего, а вот попробовать разобраться…
– Хорошо, хорошо, – скривился следователь, – Итак, ваш так называемый профессор извлек из девушки ее собственную личность, а взамен поместил личность убитого художника Белоярского. Полный бред. И что же удалось выяснить?
– Ничего, – Вадим приложил все усилия, чтобы выглядеть правдивейшим человеком на свете, – У профессора не заладилось с самого начала эксперимента. Он не учел, что у девушки очень тонкая душевная организация. Усыпил ее, а дальше все пошло кувырком. Проявилась какая-то несовместимость. Поднялась температура, участилось сердцебиение, лицо налилось кровью. Она не успела произнести и пары слов. Пришлось прекращать эксперимент, выводить ее из транса. Слава Богу, до греха не довели. Профессор страшно испугался. Девушку привели в себя, я довез ее до дома на ее же машине, вернулся в город, пообещав, что утром приеду. Утром я, собственно, и приехал…
– По вашей версии, кто-то знал, что вы приедете.
– Могли не знать, передать по цепочке. Куда я мог направляться по Бердскому шоссе? Технически несложно проникнуть в дом за несколько минут до меня, убить двух женщин, вызвать милицию…
Ирония в лице следователя становилась просто какой-то всеобъемлющей.
– А какой смысл, по вашему мнению, таинственным злоумышленникам ликвидировать профессора и внучку Белоярского? Ведь эксперимент, как вы утверждаете, не увенчался успехом.
– Но они же не знали, – возмутился Вадим, – Кто присутствовал при эксперименте? Трое, включая… подопытную. Обычная подстраховка. Двоих ликвидировали, третьего подставили, чтобы милиция побыстрее закрыла это дело.
Ехидная гримаса – всего лишь маска, Вадим давно сообразил. Только следователь мог знать, что творится у него в голове. Если он не глуп, то должен соображать, что арестант не убийца. Лгун, темная лошадка, истязатель «мирных» патрульных, но, увы, не убийца. Где улики в доме, указывающие на то, что убил он? Реальные злодеи могли их предоставить, но у них просто не было времени…
Он плохо помнил, как закончился допрос. Голова разваливалась, он просто не видел, что творится вокруг. Очнулся Вадим в какой-то замкнутой со всех сторон «одиночке». Нары, сырые стены, зарешоченное окно. Имелась дверь – «декоративно» обрамленная стальным профилем. Хорошо, что без соседей. А то показали бы сейчас… Кого, интересно, благодарить?
Биологические часы с некоторым сомнением сообщали, что дело близится к вечеру. День второго июня, пятница, оказался днем, которого нет (вроде первого января). Он не ел целую вечность. Интересно, кормят в тюрьме? Хотя вряд ли кусок полезет в горло…
Вместо аппетита явился конвоир – неплохо скроенный, не страдающий участием к задержанным. Вошел, поигрывая связкой ключей, обозрел нехитрую обстановку, задержанного (или все же арестованного?).
– Как дела? – вздохнул Вадим.
– Сажаем помаленьку, – мрачно усмехнулся надзиратель.
Отстранив его плечом, в камеру вторгся хмурый Никита Румянцев – в форме, но без фуражки, неприязненно уставился на понурого приятеля, скрипнул зубами.
– Можете идти, спасибо, – кивнул конвоиру, – Я сам ему рыло начищу.
Надзиратель пожал плечами, удалился, закрыв дверь. Несколько секунд Никита вслушивался в удаляющиеся шаги, повернул голову. Добрее он не стал.
– Ну?
– Какой-то ты суховатый, – заметил Вадим, – И расстроен немного. Мог бы и раньше соизволить, господин адвокат.
– Не мог, работа, – отрезал Никита, – Скажи спасибо, что соизволил.
– Спасибо.
– О, Господи… – Никита обхватил голову руками и провалился в задумчивость.
– Дело, в сущности, пустяковое, – подсказал Вадим, – Единственное, что может инкриминировать следователь – сопротивление органам. Но я испугался, поверь, Никита, оттого и рванул. Глупый человеческий фактор. Ты навел справки, не отнекивайся. Имеется у следствия хоть одна улика, чтобы притянуть меня?
