Не нужно думать, будто шишки разбросал этот человек, чтобы издалека услышать гостя. Вообще не нужно думать о нем, потому что страх больше, чем ее желание отыскать Марту, страх больше всего, что есть в ней, и он никуда не делся, просто ей удалось каким-то образом на время выгнать из своей головы несчастную Валю Домаш, трусливую как мускусная крыса Чучундра, и впустить дочь Тамары Раткевич, психопатки, не способной ни любить, ни бояться.
Все, кто нас не убивают до конца, делают нас немножечко мертвыми. В некоторых ситуациях быть немножечко мертвым оставляет нам шанс остаться в живых.
Валя сосредоточилась на единственном вопросе: как найти нужный дом. Звать Марту нельзя… Решетка, вспомнила она, на окне есть сдвинутая решетка!
Выставив перед собой нож, Валя медленно двинулась по заросшей тропе. Первый дом, второй, третий… Что-то привлекло ее внимание. Решетки не было, но в траве под стеной блеснули осколки.
Валя подбежала, привстала на цыпочки, попыталась заглянуть в оконный проем и слишком поздно заметила, что ее тень раздвоилась. Сзади что-то рассекло воздух. Она увидела, как валится на нее стена в хлопьях зеленой краски, а потом все исчезло.
Глава 17
1– Не понимаю, что ты хочешь найти, – устало сказал Бабкин. С улицы послышались радостные детские крики; он поморщился и закрыл окно.
– Задохнемся, – предупредил Илюшин, не отрывая взгляда от своей схемы.
Сергей тяжело вздохнул и потянул на себя створку.
Спал он за последние сутки четыре часа, но чувствовал себя разбитым не поэтому. Макар отправил его опросить три семьи. Три – потому что у Нины Куренной не нашлось родни в Беловодье.
Тяжелее всего пришлось у Симоновых.
«Такого не может быть, чтобы Лиза уехала и больше никогда не объявилась, – дрожащим голосом сказала старуха, пока ее дочь, сидя за столом, молча перебирала фотографии. – Мы прежде думали: сбежала, ветер в голове. А как год истек, поняли, что случилась беда. В милицию обращались, и сами пробовали ее разыскать. Ваня Хохлов, бывший Надин муж, – она кивнула на дочь, – все свои связи обещал подключить, но нам сказали, что мы уж больно поздно спохватились». «Вы вернете фотографии?» – спросила женщина, не глядя на Сергея. Он пообещал, что вернет, но, закрыв за собой дверь, понял, что возвращать будет Илюшин.
Родители Иосифа Леви после смерти сына переехали в соседний город. В Беловодье осталась бабушка. Она расплакалась, стоило Бабкину заговорить с ней о мальчике, но поразительно быстро успокоилась; он не понимал, в чем дело, пока она не раскрыла альбом, где четверо рыжих конопатых ребятишек, мал мала меньше, сгрудились на фоне новогодней елки. «Лева с Танечкой сюда не приезжают больше, да и правильно: незачем прошлое ворошить. А я у них каждые два месяца гощу. Они недавно собачку завели, так она никого не слушается, кроме меня». «А троглодиты кого слушаются?» – с улыбкой спросил Бабкин, кивнув на детей. «Троглодиты – никого!» – гордо ответила бабушка.
В доме Кущенко ему открыла молодая женщина, баюкавшая на руках младенца, – как оказалось, старшая сестра Алины. Об утонувшей сестре она не желала говорить. «Это никого не касается, – твердила она, оттесняя Бабкина к двери, – это никого не касается». Он ушел, успев бросить взгляд на портрет, висевший на стене.
У Буслаевых идти было не к кому.
– На что ты рассчитываешь, Макар? – Сергей подождал, но ответа не последовало. – Ты же не надеешься, что Гуриева покажет тебе место захоронения?
– Гурьянова.
– Что?
– Ее фамилия Гурьянова. Она скорее нас с тобой тут захоронит, чем что-нибудь мне покажет.
– А тогда какого лешего?..
– Дай карандаш, мой затупился…
– Я тебе сейчас в глаз дам, – холодно сказал Сергей. – Что ты там опять малюешь?
Вопреки его ожиданиям, Макар свернул альбомный лист в трубочку и протянул ему.
Сергей подавил раздражение, которое всегда охватывало его в первые минуты изучения илюшинских каляк-маляк, и терпеливо всматривался, пока кракозябры не начали обретать сходство с реальными людьми.
Ему удалось узнать двоих. Ненормальная девчонка, в буквальном смысле свалившаяся им на головы, восседала в образе лягушонка на какой-то подставке. Паривший в верхнем углу птеродактиль при ближайшем рассмотрении обнаруживал несомненное сходство с Шишигиной.
– Это что? – спросил Бабкин, ткнув на подставку.
– Это трон, – удивленно сказал Илюшин.
Ну конечно. Трон. Как он сам не догадался.
– А где Гурьянова?
– В общем-то, везде.
Бабкин некоторое время молча смотрел на Макара, потом встал, пошел на кухню и там в три глотка опустошил графин с водой. В любой непонятной ситуации пей воду.
– И что мы будем делать дальше? – крикнул он из кухни.
Илюшин не отозвался. Бабкин наполнил графин из чайника, залил в чайник некипяченую воду и включил газ.
– Почему она сказала, что нет и никогда не было никакого Карнаухова? – Макар возник за спиной так неожиданно, что Бабкин чуть не шарахнул по нему чайником.
– Твою мать! Сто раз твердил – не подкрадывайся!
– Карнаухова, – настойчиво повторил Макар, – нет и не было. Почему?
Сергей потер глаза.
– Тебя просто деликатно послали. Сельские училки – это, знаешь, особая порода.
Илюшин задумчиво покивал, явно не слыша ни слова из того, что ему сказали.
– Макар, она покрывает своего воспитанника, Буслаева. Меньше всего ей нужно, чтобы ты околачивался в ее городе. Ей-богу, я не понимаю, чего мы ждем!
– Мы не ждем, – возразил Макар. – Мы думаем.
Сергей увеличил огонь под чайником и сел на табуретку.
– Полагаешь, все убитые захоронены в одном месте? Я уже прикидывал так и сяк – все равно получается, что если он держал трупы в подвале своего дома, должны были остаться фрагменты тел. Бывает, сильный огонь уничтожает бесследно даже кости, но это в том случае, если его никто не тушит. Горит часов пять, а потом еще тлеет… У Буслаевых другая история. Пожарно-техническую экспертизу поглядеть бы, только кто ж нам ее даст.
– Покажи фотографии, – неожиданно попросил Макар.
– Алины Кущенко не хватает.
– Надо взять у Германа…
Сергей раздосадованно крякнул: про Германа можно было и самому сообразить.
– Я его сегодня видел трижды – бегает со своей камерой как подорванный, ему не до нас. Вот закончится праздник… – Он вспомнил про портрет на стене. – Я, в принципе, и без фото могу тебе описать Алину. Лоб средний, прямой, надбровные дуги не выражены. Форма лица треугольная, глаза округлые. Брови светлые, рыжеватые. Нос короткий, широкий, переносица тоже широкая, крылья носа опущенные.
Макар разложил на столе фотографии и менял их местами без видимого смысла. Карнаухов. Леви. Хохлова. Над ними – Федор Буслаев.
– Подбородок скошенный…
– Что? – вдруг дернулся Илюшин.
– Подбородок…
– Нет, что ты сказал до этого?
– Э-э-э… Переносица широкая, нос короткий, брови рыжеватые…
Макар уставился на него, беззвучно шевеля губами, и вдруг вскочил, уронив табуретку.
– Ты куда? –
