Голос ее казался мягким и усыпляющим. Мысли у Лиры расплывались.
– Но вы – наше доказательство.
Она могла бы рассмеяться. Но хотелось плакать.
– Я не доказательство.
– Не воспринимай это так, – начала доктор О’Доннелл, – я просто хотела сказать, что…
Но Лира оборвала ее.
– Нет. Вы не понимаете. Я не доказательство. Я даже не реплика. Я не была создана в Хэвене. Меня вообще никто не создавал, – она даже чувствовала некое удовлетворение, видя написанное на лице доктора недоумение. – Вы не знали? У меня есть отец. Его зовут Рик Харлисс. У меня и мать была, но я ей была не нужна, поэтому она отдала меня в Хэвен, а потом умерла, – произносить это вслух было больно. – Я появилась на свет случайно. Никто меня не хотел.
Вот почему Орион всегда был для нее особенным: он хотел ее. И не только ее тело и то, что он мог с ним делать, а нечто другое. Нечто внутри ее, то, что ни один из них не мог бы даже назвать.
– Нас много таких было в Хэвене. Не я одна. Реплики ведь стоят дорого.
Она часто вспоминала слова того солдата на болоте: «Знаешь, как дорого стоит каждый такой экземпляр?»
– Думаю, это должно означать, что институт купил меня за копейки.
Доктор О’Доннелл покачала головой.
– Мне очень жаль.
Лира едва не спросила, кого ей больше жаль, ее или себя.
– Ходили кое-какие слухи, но все это было еще до меня.
Самая опасная ложь – та, в которую верит и сам лжец.
– Как удобно получилось, – заметила Лира, которую изнутри сжигала ненависть.
Неужели весь мир таков? Они сбежали из Хэвена, чтобы обнаружить, что повсюду тот же Хэвен.
Доктор О’Доннелл встала. Голос ее звучал спокойно.
– Если вы хоть что-то понимаете, попробуйте понять и это, – сказала она. – Мы все делаем, что можем. И так было всегда.
Но ее рот как-то странно кривился, и Лира подумала – даже ее собственное тело понимало, что это ложь или, по крайней мере, слабое оправдание.
– Хэвен был сумасшедшим местом… и это было сумасшедшее время для всех нас. Я проработала там три года, и каждый раз, когда отправлялась на выходные, сойдя с парома, понимала, что забыла, каково это – быть человеком, иметь семью.
Доктор выбрала не те слова, и сама это осознала. Лира и Орион не понимали значения этих слов: «выходные», «семья».
– Некоторые люди считали то, что мы делали, неправильным. Может, так и было. Но вместе с тем это было чудо. Возможно, первое настоящее научное чудо, – казалось, она вот-вот заплачет. – Приходится делать выбор. Приходится идти на жертвы. Иногда выбор оказывается неправильным. Тогда приходится работать над тем, чтобы все исправить. Это и есть наука.
Девушка хотела возразить, потому что чувствовала, что эта логика – какая-то ошибочная. Кто угодно может дать имена кому или чему угодно. Доктор О’Доннелл научила ее этому, когда назвала Лирой. Теперь выходит, можно делать что угодно и оправдывать это тем, что «делаешь, что можешь». Но где-то же должна быть правда. Где-то должен быть конец.
Внезапно она обнаружила, что не может вымолвить ни слова. Она видела образы, четко представляла их себе, ощущала нужное слово в глубине горла, но произнести не могла. Это была какая-то новая дыра. Она не падала в нее – сам провал приближался, угрожая ее поглотить. Лира подумала об обрывках книги, которые съела в ванной у Себастиана. Теперь она об этом жалела. Ее тошнило. Казалось, именно буквы отравляли организм, не уступая прионам, и постепенно приближались к сердцу. Слова могут все. В этом их величайшая сила. И величайшая опасность. Теперь Лира это поняла:
Доктор уже направилась к двери, когда заговорил Орион.
– У меня еще вопрос.
Она обернулась, положив ладонь на ручку двери.
– Хэвен подожгли именно из-за идей Бога, – сказал он. – Вы знали об этом?
Доктор нахмурилась.
– Я слышала об этом.
– А в Хэвене все делали ради науки. И людей убивали тоже.
Доктор О’Доннелл молчала. Орион сделал к ней шаг, потом еще один. Все ее тело напряглось.
– Вот мой вопрос, – он остановился всего в нескольких дюймах от нее. Лира видела, что женщине хочется отступить, открыть дверь и убежать. – Если можно убивать людей ради науки или ради Бога, то можно ли убить человека, если чувствуешь, что это необходимо?
– Конечно, нет! – резко ответила она.
– Почему? – он спросил очень мягко, но она вздрогнула.
– Я… боюсь, вы не поймете, – она больше не могла держать себя в руках. Распахнув дверь, она вынудила Ориона отступить на пару шагов. – Мир не черный и белый. Простых ответов не существует.
Но Орион еще не закончил.
– Мир не черный и белый. И все же он не такой, как вы думаете, – тихо сказал он.
Доктор О’Доннелл застыла.
– Я все наблюдал и наблюдал. Иногда столько, что мне самому казалось, я весь превратился в сплошные глаза. И даже я понимаю, что, если давить и давить в одно и то же место, рано или поздно получишь сдачи.
Доктор О’Доннелл очень медленно обернулась.
– Ты мне угрожаешь, Орион?
– Зачем мне это? – ответил он. – Просто так устроен мир, – он улыбнулся. – Мы делаем, что можем, как вы и сказали.
Доктор открыла рот, чтобы ответить, но Лира ее уже не услышала. В ушах зазвенела пустота, словно звук ветра в пустыне, и тело исчезло вместе с комнатой, Орионом и доктором О’Доннелл. Ее захватила и унесла волна темноты.
Глава 21
Какое-то время Лиры просто не было, но потом она вернулась к реальности. Лира пила воду, ощущая прохладу на губах и во рту, прямо на языке. Вместе с водой в нее возвращалась жизнь. Она едва не подавилась.
Доктор О’Доннелл исчезла. Орион тоже.
Лира не помнила, откуда взялась вода. Она была в бокале с надписью, но сфокусироваться на буквах не удавалось. Они представлялись ей бессмысленным набором линий. Она не понимала, куда делись Орион и доктор. На самом деле она даже не помнила их имен и лиц, и только внутреннее чувство подсказывало, что с ней были люди. А теперь они ее покинули.
В комнате плохо пахло. В пластиковом мусорном ведре в углу была рвота с вкраплениями крови. Она знала, что ее рвало, и все же некоторое время недоуменно смотрела в корзину. Она хотела подойти к окну, но вместо этого врезалась в дверь. Открыть ее не получилось: дверь была заперта на замок.
Лира обернулась, и комната завертелась вместе с ней. Внешний мир утратил какой-либо смысл. В воздухе,
