– Спасибо, заурд.
– А теперь расскажи, что задумала Всеведа.
* * *Южный Форт, штаб-квартира семьи Красные ШапкиМосква, Бутово,7 июля, четверг, 19:56– А я тебе говорю: будут бабы командовать! – заорал необычно разгорячившийся уйбуй Котелок Дурич, яростно таращась на Утюга Гнилича блеклыми, как талый снег, глазами. Котелок был худ, низок ростом и напоминал подросшую до неприличных размеров мартышку. И щерился очень похоже на то, как это делают обезьяны, и клыки показывал так же.
– Будут везде бабы, потому что мы – Зелёный Дом! – продолжил он, брызгая слюной. – У нас королева – баба, и все ведьмы – бабы.
– Наши бабы – не ведьмы, – солидно сообщил Утюг, поднося ко рту стакан.
– Откуда знаешь? – тут же среагировал Котелок.
Пришлось останавливаться и объясняться:
– Мы магию не умеем, – напомнил Утюг, принюхиваясь к чудному аромату из немытого стакана.
– Тогда откуда знаешь, что наши бабы замышляют? – поинтересовался мелкий Дурич, нависая над собеседником так, будто весил не меньше трехсот фунтов. – Может, как раз магию замышляют. Может, им зелёные ведьмы магию сделали, чтобы власть взять? И что ты собираешься делать, если всё будет так, а не иначе?
– Как не иначе? – не понял Гнилич.
– Не как собираешься.
Утюг задумался.
Он вообще-то собирался выпить, ну… как всегда, то есть. Явился в «Средство от перхоти», пошелестел перед Лясцием наличными, получил наполненный до краев стакан, но пожадничал, решил не идти за стол к сородичам – в дальнем углу что-то шумно обсуждали пацаны из десятки Карабина, – и остался у стойки. И стал свидетелем устроенного Котелком скандала.
То есть, пока не скандала, но настроен Котелок был весьма агрессивно, и его выступление не осталось незамеченным: вокруг буяна стала собираться толпа, терпеливо ожидающая начала побоища.
– А когда бабы превратятся в ведьм, они всё начнут делать так, как им угодно, и тогда все вокруг станут бабы, и Красные Шапки тоже! – провозгласил Дурич. – Я знаю, у нас так Маманя делает со своей Соплёй.
– С Соплёй не только Маманя делает! – авторитетно сообщил кто-то из толпы.
– А что Маманя с ней делает?
– Не знаю, что, но я с Соплёй тоже делал.
– Да кто с ней не делал?
– Я бабой становиться не хочу, – категорически возвестил Утюг, снова забыв выпить. – Ни за что. Зачем мне бабой становиться? У меня ятаган есть, и вообще я привык быть не бабой.
Стоящие вокруг зеваки поддержали не желающего становиться бабой Утюга невнятным шумом.
– А тебя не спросят, – резанул правду-матку Котелок, после чего оглядел собравшихся. – И вас не спросят! Нам, вон, сунули Маманю, и скоро остальным сунут.
– Не сунут, – подумав, ответил Гнилич и рывком выпил, решив, что нельзя так много болтать.
– Почему не сунут? – удивился Дурич. – Всем суют, а тебе не станут?
– Я тогда воевать стану, – объяснил Утюг, поигрывая пустым стаканом.
– За что?
– За свои мужские штаны!
– А что они тебе дали?
– Что?
– Они.
– Кто?
– Мужские половые штаны, – объяснил Котелок. – Что они тебе дали, что ты за них с ведьмами воевать станешь?
– Я воевать стану за то, чтобы таким, как Дуричи, не сделаться, – ответил Утюг под громкий хохот зрителей. – Не хочу, чтобы Маманя со мной то же сделала.
– Что сделала?
– Что с вами.
– А что с нами? – нехорошо ощерился Котелок, предчувствуя оскорбительный ответ.
И не ошибся.
– То сделала, что ты теперь бегаешь и ноешь, что бабой стал!
Стоящие вокруг дикари продолжили обидно хохотать и делать всякие жесты.
– Я?
– А кто?
– Ты об этом пожалеешь! – взвился Дурич, но взвился напрасно, потому что подставился, и выжидавший удобного случая Утюг с радостью засветил мелкому оппоненту в скулу.
Женщины вновь стали причиной войны.
Скула податливо хрустнула, Котелок взвыл от боли, но уже через секунду опомнился и выдал сакраментальное:
– Наших бьют!
А подогретой публике «Средства от перхоти» большего и не требовалось. Драка началась везде и сразу: за стойкой, за столиками, у запасного выхода – где она и не прекращалась, – и на танцполе. Шапки лупили друг друга бутылками и кружками, табуретами и стульями, дубинками, а кое-кто потянулся за ножом. Вопли, хрипы, стоны и ругань стали главной музыкой вечеринки, но совершенно не мешали сидящим в дальнем углу бойцам десятки Копыто.
– Не хочешь поддержать своих? – язвительно осведомился Иголка, указывая на дерущихся Дуричей. – Гниличи наседают.
– Я – Шибзич! – с достоинством ответил Копыто, глядя на бойца со значением.
– А зачем себя Дуричем называл?
– Для пользы.
– Какая может быть польза, если ты теперь не наш вовсе? – продолжил наседать Иголка, которому давно надоела власть уйбуя и хотелось честных и справедливых изменений. Особенно ему хотелось самому встать во главе десятки, но пока не получалось. – Как мы с тобой на дело пойдём? Вдруг ты в самый главный момент скажешь: не брат ты мне, и сбежишь к своей Мамане под крылышко.
– Я тебе покажу Маманю! – проревел пролетевший мимо Дурич, и Шибзичи на несколько мгновений смолкли, ожидая, чем закончится полёт. Полёт закончился смачным ударом об стену, в результате которого летающий Дурич потерял сознание, а Шибзичи продолжили культурное общение.
– Мля, Иголка, отвянь, зараза, – велел Копыто, почёсывая себя под банданой. – У нас в натуре серьёзная тёрка, правда, Контейнер?
Здоровяк, которому очень нравилось, что уйбуй не только позвал его на совещание, но ещё и спрашивает о разном, важно кивнул.
– Что за тёрка? – спросил Иголка.
– Короче, нужен подвиг, – сообщил Копыто.
– Дуричам? – не удержался скандалист.
– Ещё раз пикнешь – повешу, – прошипел уйбуй. – Я серьёзно.
– Вешать не сможешь – там теперь съёмочная площадка.
– Жуций только рад будет повесить тебя в прямом эфире, – ухмыльнулся Копыто. А заметив, что боец вздрогнул, не преминул развить тему: – Он давно просил кого-нибудь казнить, но у нас всё не складывалось: великий фюрер хочет казнить Маманю, но боится, потому что королева обидится, а пацанов никого казнить не хочет, потому что тогда они могут обидеться и сдуру поддержать Маманю, и сковырнуть великого фюрера. В результате давно никого не вешали, а от этого в семье шатание и трезвость. А тут, смотри, как хорошо получается: мы тебя повесим, семью взбодрим, да ещё Жуцию дадим хорошую картинку для шоу, за что он нам денег отвалит.
– Зачем ему кого-то в шоу вешать? – поинтересовался Контейнер. – У него и так всё хорошо.
– Всё хорошо, а будет лучше, – пожал плечами Копыто. – Это же про отверженных, типа, помойка, злые нравы, все дела… Там нельзя никого не вешать, раз виселица уже в кадре.
Здоровенный боец с пониманием хрюкнул. А мелкий – побледнел.
– Мы тебя повесим, а они тебя потом обсудят, – продолжил резвиться уйбуй. – Прикинь, Иголка, Сопля сидит со своими дебилами и трещит о том, какая жизнь несправедливая, как всё нехорошо устроено, вокруг кризис, коррупция, и Штанина не даёт Бублику, а на заднем плане твои ноги трепыхаются, ещё тёплые.
– Заткнись!
– А потом Буженина начинает рассказывать, как к ней вчера Асфальт приходил, а твои ноги уже выпрямились и такие ровные-ровные, чуть слева за
