Когда грузчики закончили и наконец-то ушли, Ава плотно закрыла за ними дверь и вялой походкой пошла в комнату к сестре. Осторожно приоткрыв дверь, она заглянула внутрь. Эмма все так же лежала на неразобранной кровати и смотрела в стену. Она не читала, не слушала музыку и даже не ковыряла ногтем обои. Сотовый телефон и тот был выключен и одиноко лежал на крышке закрытого ноутбука.
Ступая практически бесшумно, Ава прошла в комнату и тяжело села на свободное место на постели. Посидела так немного, слушая наполнившую дом тишину, и наконец-то устало легла на бок. Сестры прижались друг к другу спинами, но прошло немало долгих минут, прежде чем старшая наконец-то заговорила.
— Я перееду в общежитие, — тихо проговорила она бесцветным и безликим голосом. Ава промолчала. Лишь только сильнее сжала пальцами покрывало, едва сдерживаясь, чтобы попросту не впиться в ладонь ногтями.
— Или сниму квартиру. Пока еще не решила. Посмотрю, как будет с подработкой и деньгами, — продолжила меж тем Эмма. — Но здесь я больше не останусь.
Ава не ответила и болезненно закрыла глаза. Хотелось кричать, расцарапать свои руки в кровь, изрезать себя лезвиями и истыкать иглами. Утопить саму себя в крови и агонии, лишь бы больше не чувствовать той гигантской дыры, которая нынче зияла на месте сердца. Если родители не смогли сдержать свои эмоции и чувства, то и она для себя не видела причин держаться дальше. Больше нет.
— В итоге сестра переехала сначала в общежитие, а потом сняла с сокурсницами квартиру. Я же больше времени проводила у нее, чем дома. Часто оставалась с ночевкой или даже на все выходные. Мама не то, чтобы поддерживала, но и не запрещала. Всяко лучше, чем терпеть мое постоянное немое осуждение и ссориться по всякому мелкому поводу. С отцом я практически не виделась, отказывала во встречах и игнорировала звонки, хотя он старался не пропадать из наших с Эммой жизней. Мы ненавидели их обоих в тот момент, отца и мать, и не желали иметь с ними ничего общего. Да, мы делала им больно, но только потому что были свято убеждены, в том, что нам больнее, чем им.
Потом постепенно мы оттаяли и помирились с родителями… Хотя точнее, Эмма помирилась с ними обоими, а я смогла только с папой. В то время, когда мы с мамой жили одни вдвоем, наше недопонимание дошло до точки кипения. Не проходило ни дня, чтобы мы не ссорились. Мы превратились в настоящих врагов, и то, что она все равно продолжала опекать меня, контролировать и следить за каждым моим шагом, чтобы я опять не сделала с собой чего-нибудь страшного, только подливало масло в огонь.
Мои мучения прекратились, когда я закончила школу и поступила в Иллинойский университет на архитектора. Я сразу же собрала чемоданы и съехала на фиг, перебралась в студенческое общежитие. Дома с той поры я практически не появлялась, да вскоре некуда было больше идти. Пока я училась, фирма предложила маме переехать в Нью-Йорк и возглавить тамошний филиал, а папу еще раньше переманила крупная бостонская судостроительная компания, пообещав такой лакомый контракт, что сложно было отказаться. Мы с Эммой оказались предоставлены сами себе, но первую свободу я почувствовала еще когда переступила порог своей комнаты в общежитии. Больше никто не следил за мной и не контролировал, не проверял какие книги я читаю, какие фильмы смотрю и что я не успела удалить из истории браузера. Я наконец-то была вольна делать все, что захочу. Вот тут-то мне крышу и снесло.
Я сразу же осмелела. Стала в открытую смотреть странные недвусмысленные фильмы, вроде «Ночного портье», за просмотром которых страшно боялась попасться дома, и читать откровенные эротические книги. Именно тогда мне в руки попалась «Венера в мехах» Леопольда Захер-Мазоха.
Честно говоря, поначалу я ожидала от романа множества подробных любовных сцен и прочих откровенностей, но на деле книга оказалась весьма… Целомудренная даже. Особенно по нынешним меркам-то. Мазоха явно куда больше увлекал дотошный разбор личности своего главного героя и его возлюбленной, причины и следствия их странных отношений, да и относился он к ним с большой долей иронии и юмора. Многое из самого интимного оставалось за кадром или описывалась общими чертами, полутонами и полунамеками. Но то, о чем Мазох писал прямо, все равно шокировало, особенно меня тогдашнюю, еще совсем зеленую и неопытную.
Я сразу решила, что с Северином мы на одной волне. Мы оба вовсе не оказались под влиянием какого-то конкретного человека, который жестко привил нам любовь к унижению и подчинению, а сами годами сублимировали свои мечты и вскармливали своих демонов. Но дальше мы с ним уже сильно расходились.
В то время меня продолжали грызть противоречия из-за своих желаний с одной стороны быть независимой, а с другой — оказаться куклой в чужих сильных руках, и мои метания с каждым днем волновали меня сильнее и сильнее. Я все чаще ловила себя на мысли, что мне больше не хватает бесплодных фантазий. Мне хотелось, чтобы они стали правдой, и эта набирающая обороты тяга действительно пугала меня тогдашнюю. В итоге именно Мазох помог мне окончательно в себе разобраться. Но не с помощью Северина, а Ванды.
Я сразу влюбилась в нее, с первых же страниц. Она со своей своенравностью и внутренней свободой казалась чуть ли не идеалом, воплощением богини. И так приятно импонировало то, что она тоже была рыжей, белокожей, да зеленоглазой, фигуристой и мягкой… Так и тянуло представить себя на ее месте, быть такой же самодостаточной и полноценной, как она. Хотя в какой-то момент, когда она окончательно разошлась в предложенной Северином роли Госпожи, то стала сильно коробить и даже возмущать своим поведением. Она стала казаться такой инфантильной, вздорной, отвратительно капризной и несдержанной, что весь флёр обожания таял на глазах. Что интересно, и у меня, читательницы, и у самого Северина. Но когда я дочитала до конца… Честное слово, я поверить не могла, что на самом деле Ванда закрутила такую интригу, обвела всех вокруг пальца и собрала все сливки, заодно проучив своего глупого поклонника, как и собиралась с самого начала. Читая в конце ее письмо, адресованное главному герою, я поняла, что снова восхищаюсь ей. Невероятная женщина. Настоящая языческая богиня.
Поэтому в конечном итоге вовсе не Северин,
