— Ты всё ещё тут, сидишь в гордом одиночестве?
Он содрогнулся и замер — это говорила Клео, остановившаяся на последней ступеньке лестницы.
— Мне кажется, — протянул он, — что это тебя не касается.
Она лишь хмыкнула и подошла поближе.
— О, мы с тобой очень давно не говорили наедине, Магнус.
— Два дня назад, принцесса. Всего два дня.
— Принцесса… — она закусила нижнюю губу. — Ты очень хорошо играешь. И теперь, знаешь… Я не могу быть уверена, что это игра. Я вообще ни в чём не могу быть уверена…
— Не понимаю, о чём ты, — он посмотрел на неё, чувствуя, как во взгляде вспыхивает отчаянная жажда. — Это новое платье?
Она лишь провела ладонью по шелковистой юбке цвета спелого персика.
— Это Оливия, мы на рынке сегодня прогуливались.
— Ты с Оливией? Прогуливалась? — он встревоженно посмотрел на неё, понимая, как принцесса рисковала, не задумываясь о том, что будет дальше.
— О, да, учитывая то, что ты будешь меня ругать, я должна заверить тебя? Никто меня не узнал, правда, Магнус. Я была в плаще. Да и мы не столь глупы, чтобы идти в одиночестве, с нами отправились Мило, Энцо… И Ашур осматривал город, хотел узнать, как там Пелсия живёт с тех пор, как правит его сестричка…
— И как же?
— Ну… Ашур сказал, что многие… Открыты для перемен.
— И они, сейчас…
— После того, как вождь Базилий пообещал лучшую жизнь, — она запнулась, — после твоего отца… Они готовы на всё.
— Разумеется, — Магнус не думал о пелсийцах, да и об оранийцах тоже. Он лишь хотел, чтобы Клео никуда не ходила, и не понимал, откуда это отчаянное беспокойство, смешавшееся со страхом. — Послушай, не имеет значения, была ты одета непривычно или блуждала там королевой. Нельзя бывать там…
— И пить каждый вечер в таверне тоже нельзя, — сухо отозвалась она. — Но ведь ты делаешь это, правда?
— Это совершенно другое…
— О да! Ведь то, что ты творишь, куда более правильно и логично, чем безобидный поход на рынок, правда, Магнус? Это ещё большая глупость и безрассудство, слышишь?
— Глупость и безрассудство, — повторил он, хмурясь. — Никто никогда не говорил обо мне… используя подобные слова.
— Зато это очень точно, — она только весело фыркнула. — Когда я увидела тебя в ту ночь, да ещё и с ножом Тарана у горла…
Звук его имени будто бы расколол мир между ними, почему-то это походило на топор, которым Магнусу упрямо отрезали кусочек за кусочком его спокойствие.
— Я понимаю, тебе трудно мириться с его присутствием, — Магнус тяжело сглотнул. — Его лицо… И всё, что ты вспоминаешь, глядя на него…
— Единственное, что я вспоминаю — это как он прижимал меч к твоему горлу! — она взглянула на него. — Ты думаешь, что я принимаю его за Теона, верно?
— А почему бы и нет?
— Я признаю, это потрясение — столкнуться с ним, вот только Теон — это прошлое… И он мёртв, мёртв, понимаешь?! Я знаю, что Таран — это его брат. Но тем не менее, он угрожает нам…
— Я заметил.
Клео продолжала смотреть на него, будто бы пыталась разгадать какую-то загадку.
— И неужели ты думаешь, что я хочу видеть его? Помнить обо всём? Ты думаешь, что ненависть вновь пылает во мне, что я… Что я могу влюбиться в Теона Рануса, да? Такого ты обо мне мнения?!
— Это звучит довольно нелепо.
Выражение её лица стало задумчивым, будто бы она действительно подумала об этом.
— О, Таран очень красив… А ещё он желает твоей смерти — ну просто идеальный поклонник!
— Очевидно, тебе очень нравится надо мной издеваться.
— Ты прав, — она дразняще улыбнулась, но улыбка спустя мгновение стала грустной. Она потянулась к его рукам, словно желая ощутить тёплую, знакомую кожу, залечить его жуткие раны. — О, Магнус… Между нами ничего не изменилось. Помни об этом…
Казалось, не прикосновение — слова её были лучшим бальзамом, исцеляющим его.
— Я рад, что ты так говоришь… Но, может быть, пора поделиться со всеми своим знанием?
Она помрачнела.
— Рано, понимаешь? Слишком много поставлено на карту, и…
— И Ник, последний из твоей семьи, твой драгоценный друг, так меня презирает, правда?
— Он просто всё ещё считает тебя врагом, но наступит день, когда он изменит своё мнение?
— А если не настанет? — он взглянул ей в глаза. — Что тогда будет?
— О чём ты?
— Надо выбрать, принцесса! Жизнь состоит из этого, мы просто несовместимы.
— Ты просишь меня выбирать между тобой и Ником?
— Если он откажется принять, ведь выбирать всё равно придётся, моя милая… Ты должна будешь это сделать.
— А ты? — она не позволила себе молчать достаточно долго. — А кого ты выберешь, если придётся? Меня? Люцию? Ведь я знаю, она — это твоя первая любовь. Может быть, ты всё ещё любишь её так же сильно, вот и…
— О, Клео! — простонал Магнус. — Я просто её брат! Между нами никогда ничего не было.
Он сильно изменился за последние несколько месяцев, посему не знал даже, он ли это был влюблён в Люцию тогда, около года назад. Да, любовь была, но это совсем другое — она тоже изменилась и приняла иную форму. Чтобы Люция ни делала, ни говорила, Магнус всё равно любил её, принимая каждое свершение, всё, что она творила.
Вот только желать её… Нет. Он теперь думал так о совершенно другой женщине, а она оказалась для него сестрой — просто сестрой, пусть и не кровной.
— Она, так или иначе, бежала со своим наставником, — напомнила ему Клео.
Он только криво улыбнулся.
— Да, и теперь всё зависит от того, что её надо найти… Клео вздохнула и недовольно воззрилась на него. — И что ж, принцесса? — в его вопросе чувствовалось раздражение. — Ты сомневаешься во мне или в ней?
— Я… Клео запнулась и опустила взгляд. — Магнус, просто мне кажется, что не следует оставлять это единственным решением нашей проблемы и… и перестать искать альтернативные пути.
— Она знает Родича Огня. Разумеется, она знает, как его остановить, иначе всё бы уже сгорело к Тёмным Землям!
— А мне кажется, что она помогла Каяну сотворить всё то, что обратило половину Пелсии в пепелище. Если сама этого не делала, разумеется…
— Возможно всё, но ты не вправе отрицать, что её магия огромна!
— Да, достаточно, чтобы стать смертью для каждого из нас.
— Ты не права! — Магнус не колебался ни мгновения. — Этого она сделать не может. Она поможет нам, — каждый раз, когда он так пылко, с жаром говорил о Люции, он видел, как хмурится Клео, как поджимает губы, будто бы ревнуя. Может, и вправду так? Эта мысль почти что веселила его.
— О, я вижу, ты наконец-то улыбаешься — и только тогда, когда говоришь о своей приёмной сестричке, — её слова казались грубыми и холодными. — Как прекрасно, что
