Но, слава богу, старый цыган пришел в себя.
– Ну, вроде бы ожил, – облегченно сказала цыганка, возвращая мне флягу.
– Сама попей, – отвел я протянутую посудину.
Когда девушка напилась, я взял баклагу, побулькал, отметив, что осталось не больше четверти, снял с себя шлем и – прости, дружище, пропотело все! – вылил туда воду.
Гнедому было не очень удобно, да и воды мало – ему бы ведро, – но все лучше, чем ничего. На себя уже не хватило.
Зарко опирался на плечо внучки, но стоять мог. Грязные, оборванные и окровавленные, цыгане выглядели очень живописно. Думается, что и я был не лучше.
– Перевязать надо, – кивнула Папуша на мою ногу.
– Потом, – отмахнулся я.
– Дай хотя бы перетяну, – наклонилась цыганка, перехватывая ногу чуть выше раны.
– Кота жалко, – вздохнул я, выискивая глазами трупик Шоршика. Котик вряд ли уцелел в этой бойне…
– А чего его жалеть? – фыркнула Папуша. – Вон сидит.
– Вот ведь живучий! – обрадовался я, посмотрев на невозмутимого кота, пытавшегося слизать с шерсти собачью кровь. – Ну, пошли, что ли, – усмехнулся я и, опираясь на меч, как на палку, повел свое воинство к лесу.
Идти было мили две, но мы ковыляли добрых два часа. Впереди хромал я, за мной тащились цыган с цыганкой, а следом ковылял жеребец, прихрамывающий, как и его хозяин. Только кот шел твердо, гордо подняв хвост.
По дороге мы наткнулись на труп мерина, на который уже уселись вороны. Значит, зря убегал. А вот кобылки не видно. Может, сумела удрать?
Увидев людей, птицы разлетелись, но недалеко. Рассевшись на земле, недовольно закаркали, требуя, чтобы мы побыстрее убрались. Папуша сняла с мертвого коня сумки, котелок и искательно посмотрела на меня:
– Здесь у меня травы, еда…
Я вздохнул и взвалил сумки себе на горб. Гнедому и так тяжело.
Кое-как, но мы добрались до леса. Там было прохладнее, идти стало легче.
– Гневко, воду ищи, – попросил я коня, пропуская его вперед.
Гнедому понадобилось с полчаса, чтобы отыскать родничок. У меня не было сил кипятить воду, к тому же в лесных родниках никакой заразы быть не должно. Мы напились. Вначале конь, потом я.
Теперь можно упасть и отдохнуть. Дед и внучка так и поступили, но я себе подобного позволить не мог. Взяв легкое цыганское ведро (надо будет такое себе завести!), пошел к коню. Освободив Гневко от седла, отмыл засохшую кровь – его ли, собачью ли, смыл пот и грязь, начал осмотр. К счастью, глубоких ран нашел немного – всего лишь две, но обе на одной и той же ноге. Кость не задета – уже хорошо. Бывало у нас и хуже, справлялись, но ездить на жеребце верхом пока нельзя…
– У меня в сумке бальзам, – подала голос Папуша. – Жеребца помажешь, у меня у самой уже сил нет.
Смазав цыганским бальзамом раны коня, повернулся к лекарке:
– А мне этим бальзамом можно мазаться?
– Сейчас, подожди… воды принеси.
С трудом встав на ноги, Папуша начала снимать с себя одежду. Когда я принес воду, она уже была совсем голой.
– Помоги, – попросила цыганка.
Мыть девушку было проще, чем жеребца. И – никакого вожделения… Осмотрев свои исцарапанные и искусанные руки и ноги, оглядев живот, грудь, Папуша попросила:
– Спину посмотри – там что-то есть. Помажь.
На самой спине укусов не было, но там, где ниже, вырван солидный клок мяса. Кто не особо умный, тот может смеяться, но это очень болезненная рана, к тому же ее и не перевязать толком. Один способ лечения – лежать кверху задницей.
– Может, тебе лучше лечь? – предложил я.
– Если сейчас лягу, потом не встану. Мажь, а там видно будет.
Это точно. Мне тоже хотелось упасть и больше не вставать. Намазав мои раны и перевязав их, Папуша вконец обессилела. Я едва успел подстелить юбку и то, что осталось от блузки, чтобы цыганка не упала прямо на землю.
– Закрой ей задницу-то, – буркнул вдруг Зарко, только что лежавший без чувств.
Прикрыв наготу Папуши, я спросил у Зарко:
– Ты сам-то как?
Цыган, в отличие от всех нас, выглядел вполне прилично. По крайней мере, крупных ран не было видно, а мелкие укусы не в счет.
– Может, тебя тоже помыть?
– Пусть дед лежит, – с трудом сказала Папуша. – Ему отлежаться надо. И ты лежи, радуйся, что собаки причиндалы не откусили.
– Встану – кнута получишь! – пообещал строгий дед. – Рано тебе еще о таком говорить.
– Правильно! Кнута ей хорошего, чтобы не шутила, – поддержал я старика.
– И тебе бы кнута, – злобно выдохнул Зарко.
– А мне-то за что? – удивился я.
– Ты почему с коня слез?
– Как – почему? Слез, потому что вас не хотел бросать, – возмутился я. – Неужели не ясно?
– Ох, дурак ты, баро, ох дурак, – простонал старый цыган. – Мы бы с девкой от собак ушли – только влет!
– Твою же мать… – выругался я. – Я же решил, что вы на своих клячах далеко не уйдете.
– И мы тебя бросать не хотели.
Вначале засмеялся я, потом Папуша, а потом и Зарко. Ржали так громко, что к нашему хору присоединился гнедой. Единственный, кто сохранял невозмутимость, – это Шоршик. Кот уже закончил вылизывать шерстку и теперь укоризненно смотрел на нас – дескать, а что тут смешного? Если бы вы ускакали, то как же я?
Глава 12
Проклятие Черного леса
Мы отлеживались несколько дней, дожидаясь, чтобы раны немного затянулись.
Быстрее всех – на следующий день – оклемался Зарко. Мог носить воду, поддерживать костер, собирать свежие травы. Но старик напрочь отказывался смазывать рану у внучки, и пользовать «интересное» место приходилось мне. Если бы не бальзам Папуши, валялись бы дольше – собачьи укусы штука поганая.
Была и хорошая новость – нашлась гнедая кобылка. Явилась исцарапанная, искусанная, потерявшая седло, зато живая и здоровая. Когда Папуша поправилась настолько, что смогла приготовить ужин, цыган спросил: – Что станем делать, баро? Дальше пойдем или возвращаться будем?
Я ждал этого вопроса. Если честно, с удовольствием бы повернул назад, но признаваться в этом не хотелось. Как не хотелось и признавать свое поражение. Обычно если я что-то обещал, то слово свое сдерживал. Сделав усилие над собой, сказал:
– Мы с гнедым дальше пойдем. Вы сами решайте.
Зарко скривился, посмотрел на внучку. Та делала вид, что играет с котом, хотя Шоршик напрочь отказывался вести себя как приличный кот – не бегал за перышком, не желал идти на руки и не урчал, а только снисходительно наблюдал за нами с видом старшего брата, присматривающего за малышней.
– Мы когда Томасу обещали вернуться? – зачем-то спросил цыган. – Через четыре дня. А прошло сколько?
Все дружно принялись считать, но получилось плохо: я думал, что мы провели в лесу дней семь, Зарко насчитал восемь, а по подсчетам цыганки – все десять. В одном сошлись – от поляны до
