Из Шварцвальда мы отступали, начисто проиграв войну. Я так и не узнал – почему погиб старый рыцарь, куда пропал молодой Йорген. Догадок много, но ни одной убедительной.
Поляна, на которую мы так стремились и которую уже считали почти родной, встретила нас неласково. Хотя мы и заприметили огни костров, но поленились отправить разведку. Но, с другой стороны, что бы нам это дало?
И вот мы стоим перед строгими гномами, держащими нас на прицеле, а старый Томас, размахивая руками, разъясняет что-то степенному коротышу. Но наконец-таки гномы поняли, что мы не чудища, вылезшие из Черного леса, а люди, невесть зачем полезшие в Шварцвальд, и разошлись.
Томас хромал, опирался на самодельный костыль, был слегка бледен, но суетился, беспрерывно болтая, что вообще-то старику было несвойственно.
– Эх, господин Артаке, а я уже все глаза проглядел. Дни считал. А вчера днем – чуть от страха не помер!
– А что случилось? – устало поинтересовался я.
– Поначалу крысы через поляну бежали – будто их гнал кто. Вся поляна была чернущая! Я испугался – не сожрали б они меня, вместе с мерином, но Бог миловал. А потом тот обоз появился, призрачный.
– Призрачный обоз? – недоверчиво протянул я. – Днем?
– Вот-вот, – закивал старик. – Я сам этого обоза в жизни не видел, только по рассказу вашему, но все так, как вы говорили: лошади с телегами, купцы с охраной. Думаю, ну, все теперь. Если уж и поляны с крестами не побоялись, да еще днем – беда! А тут – глазам не поверил: появились они и падать начали. Сначала кони упали – вроде бы померли, а потом люди. Один так упал, другой этак. Я в бою-то бывал, видел, как мертвые падают. А потом и телеги стали разваливаться – колеса отлетали, бока выламывались, а потом и вовсе чудеса – вначале все в щепки, потом в труху превратилось. Смотрю, а люди, которые мертвые, прямо на глазах скелетами стали, а потом и вовсе исчезли.
– Томас, старина, а у тебя пожрать не осталось? – широко улыбнулся Зарко.
– Да как не осталось! – радостно воскликнул Томас. – Я же кулеш варил, как чувствовал, что вы вернетесь. Вон, на углях томится. Давай, дружище, садись!
От избытка чувств старик хлопнул цыгана по плечу и побежал снимать котелок.
– Что это с ним? – подозрительно посмотрел цыган на старого врага и покрутил пальцем у виска. – Он, случаем, не того…
– Радуется он, – усмехнулся я. – Ты сам бы целую неделю в лесу посидел – тоже бы обрадовался.
За едой мы молчали и дружно ели. Сегодня и у меня ложка летала не хуже, чем у цыгана, а горячая каша, казалось, попадала в брюхо, минуя рот, – я не успевал почувствовать, что она горячая. Наконец я не выдержал, положил ложку, как складывают оружие.
– Э, баро, плохой ты едок, – усмехнулся Зарко. – Бери пример с меня – я впрок ем.
Я лишь улыбнулся. Кажется, все входит на круги своя – вместо рассудительного и мудрого потомка сказочных эльфов я снова вижу балагура и пустобреха, каким Зарко бывает, если нет опасности. Теперь бы, для полноты картины, Томасу следовало вспомнить о бедах, которые давным-давно принес ему конокрад. И верно, как только насытились, конюх начал задавать вопросы:
– А мерин ваш куда делся?
– Э, где тот мерин! – благодушно отмахнулся цыган. – Оставили мы его, он и помер.
– Жалко, – вздохнул Томас. – Хороший был мерин, смирный. Ну, гнедая твоя воз вытянет.
– Как гнедая? – встрепенулся цыган. – Я думал, ты нам своего мерина одолжишь.
– Еще чего! – фыркнул Томас. – Кто это в здравом уме цыгану коня доверит?
– Старый, нельзя кобылу в кибитку впрягать, – заволновался Зарко. – Что с твоим мерином станет, убудет, что ли?
– Это почему кобылу нельзя впрягать? – вздернул подбородок старый конюх. – Добро, если бы она жеребилась скоро, а то ведь не раньше, чем через год!
– Э, да что с тобой говорить, – расстроился цыган. Повернувшись ко мне, искательно заглянул в глаза: – Господин Артаке, хоть вы скажите.
Я тоже не понимал, почему гнедую кобылу нельзя запрячь в кибитку. Подозревал, что цыгану ее просто-напросто жаль. Представив, как кто-нибудь предложит запрячь Гневко, скривился – я такого сам запрягу и поеду!
– Ну, пойдем, Томас, поговорим, – кивнул я в сторону овражка и пошел вперед.
Спускаясь, слегка обернулся – не нужна ли помощь старику, но тот ловко управлялся с костылем.
– Господин Артаке, правду я говорю – не надо Кургузого цыгану давать, угонит, – начал Томас, но я его перебил:
– Давать или не давать, я сам решу. Ты мне другое скажи. И все скажи, без утайки.
Томас опустил голову, но не стал упираться или увиливать, как это сделал бы Зарко на его месте.
– Поклялся я, – глухо сказал старик. – Фрау Йорген поклялся, на святом кресте, что ни одна живая душа о том не узнает.
– Клятва… – хмыкнул я. – Клятва – это серьезно.
– А вы бы нарушили, если бы умирающей клятву дали?
– Ладно, не требую я от тебя, чтобы ты клятву нарушил. Я буду говорить, а ты кивай, хорошо?
– Хорошо, – закашлялся старик.
– Александр убил своего отца, так?
– Так, – нехотя кивнул старик.
– Вот видишь, я уже и сам обо всем догадался, – невесело улыбнулся я. – Я даже знаю, почему Александр сошел с ума и убил отца. Только куда купцы тело дели? Закопали?
– В болоте утопили, – сказал старик, а дальше его словно прорвало: – Купцы так сказали – после полуночи Йорген-младший пропал. Вначале думали – до ветру пошел, но почему-то одежду бросил. Господин Йохан искать пошел, тоже пропал. Под самое утро Александр пришел, говорит – я, мол, отца своего убил, потому что он меня не хотел в войско отпускать. Его связать хотели, но он не дался, в лес убежал. Купцы искать пошли, а и искать-то особо не надо – у самой полянки оба. На дереве Александр висит – удавился, под деревом крысы рыцаря доедают. Купцы рыцаря в мешок положили, а тело сына с дерева сняли, но с собой не взяли. Отцеубийца, да еще и самоубийца!
