Вот только что мне делать со страхом?
Страх – вот корень моих зол. Я все время боюсь. Причем даже не отдавая в этом себе отчета, не выказывая его явно. Но он – есть. Можно было додуматься до того, что три моих неизвестных врага – они не из мира Ночи. Можно. Надо было только немного подумать и свести концы с концами. Ведь сколько подсказок было.
Но – нет. Я не смог этого сделать. А все потому, что боялся их. На уровне подсознания боялся. Я наделил эту троицу в своем воображении силой, превосходящей мою, и это даже ни разу не столкнувшись с ними лицом к лицу, не поняв, кто есть кто. Я проиграл им, даже не вступив в бой. И если бы не Ряжская и ее люди, то так и случилось бы. Не получилось с Силуяновым, не вышло с порчей? Ну и ладно. Они придумали бы еще что-то. Может – машину, которая сбила бы меня на полной скорости, или еще какую напасть. Но этих людей ничего не остановило бы. Они уже меня приговорили. И единственный, кто мог им помешать – это я сам. А я сидел, варил зелья и для своего спасения толком ничего не делал.
Ни-че-го.
Если так дальше дела пойдут, то мне надо на самом деле проситься на постой к Хозяину Кладбища. Да на какой постой? На ПМЖ. Выбрать уголок потише, выкопать могилку и вены там себе вскрыть.
Страх. Вот корень моих зол. Вот что надо в себе убивать.
Только как?
Страх – вечный спутник человека, с начала времен. Люди привыкли бояться, это их естественное состояние. Когда-то человек страшился молнии, гнева богов и смотреть на убывающую Луну через левое плечо. Потом – того, что упадет Эйфелева башня, автомобилей и самолетов. Сейчас – влезть в ипотеку, жить с родителями и того, что отключат интернет.
Ну и темноты. Ее боялись всегда и во все времена. Автоматы сменили дубинки, дубленки – шкуры, а стейки из мраморной говядины мамонтятину, а в этом плане ничегошеньки не изменилось. Куча народа не может спать без света.
Темнота – враг. В темноте ты слаб и уязвим.
К чему я это? Вроде бы мне нечего стыдиться, любой нормальный человек страдает тем же, чем и я.
Вот только я уже не совсем человек. И нормальным меня тоже не назовешь. Не может быть нормальным тот, кто никому не ведомый Покон потихоньку начинает ставить выше Конституции и Уголовного Кодекса, а обществу себе подобных предпочитает компанию подъездных.
С меня, выходит, теперь и спрос другой. Я сам с себя спрашивать должен, потому что это только мне нужно. Это не работа, тут на самотек надежды нету. Либо берись за ум, либо тебя раньше или позже кто-то прикопает в овраге. Или сожрет.
В общем, о многом я передумал за эти дни. Время было, поскольку меня, впервые за несколько недель, никто не тревожил.
Я даже начал надеяться, что неделя кончится так же тихо и без неприятных разговоров.
Ошибся.
Ряжская нагрянула в банк как чума, то есть – вдруг.
Сначала она прошлась по банку, заглядывая почти в каждую дверь, потом о чем-то говорила с костлявой высоченной девицей, которую притащила с собой, причем та все записывала в невероятно пафосный ежедневник, из тех, что декорированы под учебники из Хогвартса, фигурирующий в романах про Гарри Поттера. Видал я такие в книжных, они подороже чем весь цикл вышеназванных романов стоят.
Взбудораженный коллектив, который и так почти дошел до точки кипения, обратился в слух и зрение, но так и не понял, о чем там шла речь.
После Ольга Михайловна, размахивая дизайнерским клатчем, нанесла визит председателю правления и провела там полчаса.
Люди окончательно забросили работу и только бродили по кабинетам, нагнетая атмосферу до крайности. Зазвучали совсем уж странные предсказания о нашей будущности, но наиболее разумного, звучащего как «да тупо аттестация будет, а после сокращение» никто не произнес. Банковские служащие очень суеверны по природе своей, а потому все как один верят в то, что слово материально. И небезосновательно, надо признать.
И только после беседы с Сергеем Станиславовичем дошла очередь до меня. А я так надеялся, что пронесет…
Причем – сама за мной пришла. Странно, что косу и плащ с черным капюшоном не захватила, они бы ей пошли.
– Саша, – промурлыкала она, приоткрыв дверь и не обращая внимания на моих моментально насторожившихся сослуживиц. – А я за тобой!
– Иду, – обреченно произнес я, вставая с кресла и снимая с его спинки висящий там пиджак.
– Жду в переговорке, – уточнила Ряжская и прикрыла дверь.
– «Ноториус», причем настоящий, не арабская подделка, – моментально сказала Наташка, чуть подавшись вперед и поведя своим острым носиком. – Флакончик три с половиной штуки баксов, кабы не дороже.
А, так вот как эти вкусные духи называются!
– Часы «Картье баллон блю», – поддержала подругу Ленка. – Блин, я такие только два раза до этого видела.
– И на левой руке кольцо от «Ориандо Ориандини», – снова взяла слово Федотова. – Коллекция этого года. Чума!
– Вам бы оценщицами в ломбард идти работать, – буркнул я. – Человек здесь полминуты не пробыл, даже в кабинет не зашел.
Но на самом деле я был впечатлен. Вот у них глаз-алмаз. И нос-нюхач.
– А нам больше и не надо, – откинулась на спинку кресла Наташка и мечтательно прикрыла глаза. – Но вам, мужикам, этого не понять.
Не понять. Согласен. Ну – кольцо. Ну – красивое. Но я даже понятия не имел, что они, оказывается, тоже бывают сезонными и от кутюр.
Век живи – век учись.
Ольга Михайловна нынче, похоже, пребывала в отменном состоянии духа. Она одарила меня еще одной улыбкой, а после взмахом руки указала на место напротив себя.
– Как настроение, мальчик мой? – поинтересовалась она, доставая пачку сигарет и зажигалку. – Надеюсь, все треволнения остались в прошлом?
– Вроде как, – ответил
