Феор… Разум Винтер содрогнулся, трусливо отступая перед этим именем, но она одернула себя. Феор — настоящая колдунья, наатем, или как там еще это можно назвать. Не то чтобы девушка вовсе не верила в колдовство. В Писании часто порицались злодейства, творимые колдунами, и нечестивое якшанье с демонами. Черные священники — один из орденов Истинной церкви — некогда целиком посвятили себя тому, чтобы изничтожать с корнем любые проявления магии. Правда, было это сто с лишним лет тому назад. И тем не менее все знали, что магия где–то существует.
В том–то и соль, что где–то, а не здесь и сейчас. Колдуны и демоны обитают в каких–нибудь дальних странах. Или же в седой древности, где им самое место, вкупе со святыми и рыцарями в сияющих доспехах.
С другой стороны, возможно, для большинства людей Хандар и есть эта самая дальняя страна. Многие ворданаи ничуть не удивились бы, узнав, что в такой запредельной дали существует колдовство, так почему же она, оказавшись здесь, должна удивляться, что столкнулась с ним наяву?
В голову Винтер пришла еще одна мысль: по глубокому убеждению церкви, то, что произошло в палатке, есть не что иное, как дело рук демона, нечистого порождения чернейших бездн преисподней. Феор сама говорила, что ее замысел — ересь, хотя, вероятно, судила об этом с другой точки зрения. Винтер никогда не была особенно набожна, однако годы, проведенные под опекой миссис Уилмор, давали о себе знать, и при мысли о ереси ей становилось не по себе. Она с досадой отогнала это чувство.
«Если все получится… — Винтер едва смела думать об этом. — Если все получится, мне будет наплевать на то, что Феор — нечестивое порождение преисподней. Если только я смогу поговорить с Бобби…» Потребность в этом разговоре ныла в груди тугим мучительным комком. Все изменилось, думала Винтер. Капрал Бобби был для нее другом и товарищем по оружию. Девушка по имени Бобби станет чем–то большим — возможно, сообщницей, — и такая возможность выпустила на волю чувства, которые Винтер давно и прочно загнала в самый тайный уголок своего сердца. При одной только мысли о том, что кто–то, такой же как она, будет знать ее тайну, Винтер испытывала восторг и одновременно ужас.
— Обоз решено оставить.
От неожиданности Винтер едва не свалилась с ящика. Погруженная в свои мысли, она даже не заметила, что рядом кто–то есть. Подняв взгляд, она обнаружила, что на ящике рядом с ней примостилась молодая ворданайка в брюках и свободной шерстяной блузе. Волосы ее были стянуты на затылке тугим узлом, что придавало ей строгий вид, однако сейчас она, видя явное замешательство Винтер, улыбалась.
— Я застала вас врасплох. Извините.
— Я просто… — Винтер осеклась и лишь покачала головой, не вполне доверяя собственному голосу.
— Понимаю, — сказала женщина, и на краткий миг Винтер почудилось, что собеседница знает все: и о ее тайне, и о колдовстве, которое творилось в палатке, — словом, все. — Наверное, — продолжала она, — после боя каждый ведет себя по–другому. Кому–то хочется петь и плясать, пьянствовать или развлекаться со шлюхами, а кому- то просто посидеть. — Женщина тихонько вздохнула. — Даже внизу, у подножия холма, было очень страшно. Могу только представить, каково это было — подниматься наверх.
Винтер кивнула, немного сбитая с толку. Она лихорадочно искала, за что бы ухватиться.
— Вы что–то говорили про обоз?
— Его решили оставить. Видите?
Женщина сопроводила свои слова взмахом руки. Палатки первого батальона стояли недалеко от границы лагеря, и территория, которая вчера служила плацем для строевых занятий, была видна как на ладони. Сейчас там строились солдаты. Судя по увесистым заплечным мешкам, они явно собирались в долгий поход, однако все лошади оставались у коновязей, и обозные повозки тоже никто не спешил отцеплять.
Винтер озадаченно моргнула:
— Что происходит? Мы выступаем?
— Только второй и четвертый батальоны. Полковник сказал, что в минувшем сражении им досталось меньше всего, а потому они с ходу ринутся в новое.
— Новое сражение?
— Полковник спешит на помощь к капитану Д’Ивуару. Очень спешит. Очевидно, мы движемся медленнее, чем планировали.
С этим трудно было не согласиться, помня обо всех задержках, которые преследовали их по пути.
— А как же мы?
— Первый батальон? — уточнила женщина и, когда Винтер утвердительно кивнула, продолжила: — Думаю, вам предстоит заслуженный отдых. Первый и третий батальоны остаются здесь, с обозом и ранеными. — Она оглядела себя и невесело усмехнулась. — И прочим балластом.
Винтер из солидарности изобразила слабую улыбку, совершенно не зная, как себя вести. Женщина задумчиво разглядывала ее.
— Как вас зовут, сержант? — помолчав, спросила она.
— Винтер, мэм, — ответила девушка, вспомнив вдруг об этикете. — Винтер Игернгласс. И на самом деле я лейтенант. — Она так и не удосужилась отыскать лейтенантскую полоску, чтобы заменить ею сержантские звездочки.
— Лейтенант, — повторила женщина. — Прошу прощения. — Она протянула руку, и Винтер осторожно ее пожала. — А я — Дженнифер Алхундт.
Рукопожатие длилось на секунду дольше, чем следовало. И в этот момент Винтер почувствовала кое–что странное — будто из–под кожи собеседницы выскользнуло нечто, струйка невидимой жидкости или газа, которая пробежала вверх по руке, обвила ее, проникая через ткань мундира, затем сквозь кожу, — и впиталась в плоть. Винтер пробрал озноб, и она чуть поспешней, чем требовали приличия, отдернула руку.
— Это ваша? — осведомилась Джен, качнув головой.
Подавляя дрожь, Винтер вынудила себя сосредоточиться.
— Что, простите?
— Палатка, — терпеливо пояснила Джен. — Та, что позади нас.
— А! Да, моя. А что?
Джен пожала плечами.
— Просто любопытствую. Меня всегда изумляли условия, в которых вы, солдаты, ухитряетесь выживать. Четверо мужчин, годами живущих в одной крохотной палатке. У меня, к примеру, отдельная палатка, и признаюсь вам честно, что, когда придет время покинуть это жилище, я нисколько не буду об этом сожалеть.
— Когда мы стояли лагерем у столицы,
