аккордеонист Клещук. Пальцы его по-рихтеровски скользили по клавиатуре, а тяжелый инструмент почти летал – до тех пор, пока не стали вручать цветы. Букетов было много – даже больше, чем ожидалось, – но всё это были исключительно ромашки. Происходящее не составило для Клещука загадки: цветочным салоном здесь и не пахло. С высоты предоставленной сцены он отчетливо видел ближайший полигон, на котором мобилизованные роты эти ромашки собирали. Клещук заиграл решительно и злобно, не отрывая взгляда от генерал-майора, предположительного автора идеи. Генерал-майор не мигая смотрел на сцену. Время от времени прикладывал ладонь к губам, словно лишившись слов, раздавленный волшебной лирой Бергамота. Но солиста порадовали и ромашки. Как романтично, бросил он на ходу Клещуку, и у того отлегло от сердца. Единственным крупным проколом оказалось отсутствие аплодисментов после выступления на бис. Внезапное это молчание объяснялось тем, что оплачена была лишь основная часть концерта, и капельмейстер, не имея отдельных предписаний насчет дополнительной, отменил бурные аплодисменты. Отменил всякие: после первой песни на бис в зале повисла звенящая тишина. Но – только после первой. Уже после второй, выйдя на авансцену, Клещук начал ритмично хлопать, успев при этом погрозить кулаком генерал-майору. Тот было засыпал (белки в щелках полусомкнутых век), но мигом встрепенулся, показал средний палец капельмейстеру, и зазвучали аплодисменты, равных которым еще не было. На следующее утро о триумфе Бергамота писали все киевские газеты. В репортажах узнавался единый стиль, и это был стиль Клещука. В исповедальной манере авторы признавались, что шли на концерт с мыслью о теплом приеме, который, возможно, окажут восходящей звезде, но никак не рассчитывали, что дело обернется просто-таки бурными аплодисментами. Половина статей так и называлась – Бурхливi оплески. Некоторые отмечали эмоциональный накал, который был столь высок, что после первой песни на бис зрители потеряли способность аплодировать (потом она вернулась). Массовое дарение ромашек, как факт труднообъяснимый, газеты обошли молчанием. Читая статьи, Бергамот рыдал, что Клещука немного даже озадачило. Бергамот знал организацию концерта во всех деталях (он же ее и оплачивал), знал, кто писал рыбу для корреспондентов, а вот ведь не успокоился, пока не прочитал все статьи-близнецы. И над каждой облился слезами. Клещук пытался заинтересовать самые разные социальные группы и размещал отклики в изданиях украино- и русскоязычных, про- и антизападных, музыкальных, спортивных и садоводческих. Неохваченной осталась лишь газета Палиндром, где информационные материалы публиковались под заглавиями-палиндромами. Палиндромы редакция не придумывала (она состояла всего из двух сотрудников), умело используя уже существующие. Маленькая и негордая, газета сама вышла на Клещука с предложением – на известных условиях разместить на своих страницах (их, в соответствии с числом сотрудников, тоже было две) положительный отзыв. Недооценивая роль палиндрома в общественной жизни, Клещук газету попросту послал. В итоге единственная отрицательная публикация о концерте вышла в Палиндроме. Называлась она Клещук пополз, зло попку щелк. Следующей вершиной, которую Клещук наметил освоить, стал дворец культуры Октябрьский. Узнав об этом, скрипач Терещенко и контрабасист Таргоний спросили, почему именно Октябрьский. Потому что концерт состоится в октябре, ответил Клещук. Глеб покачал головой и сказал, что дворец велик, а организатора погубит гигантомания. Сомнения охватили даже Бергамота, сохранившего, несмотря на триумф, остатки здравомыслия. Природная скромность заставила его протестовать и против предполагавшейся телевизионной записи концерта: он явно не ожидал, что популярность его будет столь велика. Но Клещука, почувствовавшего, по его словам, кураж, было уже не остановить. Он призвал отставить пораженческие настроения и сообщил, что ему известен секрет успеха. На этот раз он заключался в смене целевой аудитории. Ею в данном случае должны были стать пенсионеры: Клещуку якобы удалось подобрать ключик к их сердцам. К удивлению Глеба, расчет Клещука и в этот раз был точен. Сердца пенсионеров оказались неравнодушны к двум вещам: бесплатным билетам (они распространялись через собес) и продуктовым пакетам. Заметив, что две эти составляющие рифмуются, Клещук разместил их маяковской лесенкой в расклеенной по городу рекламе. Он попытался зарифмовать также содержимое пакета, но в конце концов от этого пришлось отказаться. Если пара огурцы – молодцы (комплимент пенсионерам) еще как-то проходила, то гречка и редиска, по мнению Глеба, рифмой не являлись. И хотя Клещук не был с ним согласен, ассортимент указали под звездочкой в прозе. Там же была помещена информация, что пакеты будут выдаваться при выходе. Про выход Глеб посоветовал Клещуку убрать, но тот решительно воспротивился. Боялся, что пенсионеры (знает он их) получат пакеты и сразу разойдутся. Более того. Предвидя, что бурных оваций в такой аудитории будет добиться сложнее, Клещук объявил конкурс на самого темпераментного зрителя. Авторитетное жюри должно было определить победителя и вручить ему большую сумку с образцами того, чем торговал солист. Здесь поначалу тоже вмешались музы (банан – баклажан), но, дойдя до маринованной капусты, которая не никак не влезала в размер, они трусливо бежали. Клещук, нашедший пронзительную рифму пусто (без маринованной капусты), с размером не смог поделать ничего. Просто капуста – пожалуйста, а маринованная – ну никак. Он был уже готов заменить маринованную капусту в наборе полноценным кочаном, но Бергамот запретил: ему хотелось представить только продукты глубокой переработки. Собственно говоря, концерт во дворце Октябрьский тоже был таким продуктом. Переработка коснулась прежде всего лирического тенора. На каждую песню записали фонограмму, причем голос Бергамота был усилен голосом народного артиста СССР Соловьева. Оперный солист завоевал это право, победив в закрытом конкурсе на лучшее подражание Бергамоту. Конкурсанты ознакомились с его исполнительской манерой и освоили ее характерные особенности. Бергамот шепелявил – и они шепелявили, он пел фатит (песня Хватит слез) – и они пели фатит. В какой-то момент у поющих возникли вопросы к слову асвальт. Консультант по сценической речи, взвесив все за и против, пришел к выводу, что в данном контексте (песня Закатан в асфальт) такое произношение является единственно возможным. Почему претензии возникли именно к этому слову, так и осталось загадкой: среди особенностей произношения Бергамота эта была не самой яркой. Когда все песни были записаны, дней десять ушло на репетиции – Бергамота обучали петь под фонограмму. Подготовка к выступлению была всесторонней, отняла много времени и средств, но концерт, как и намечалось, состоялся в октябре. Бергамот был хорош. Он вдохновенно открывал рот, впуская в него, нота за нотой, свободно льющиеся звуки динамика. Между песнями произносил по нескольку фраз, при этом цитировал, как бы случайно вспомнив, Достоевского, Джойса (тексты для заучивания подбирал Клещук), а также Джанни Родари, которого ему читали в детстве. Фразы из Чиполлино вызвали оживление в зале и позволили зрителям взглянуть
Вы читаете Брисбен
