Она бродила наугад, отважно зажмурившись. Правда, отвага эта была липовой. В случае чего феи не дали бы ей врезаться в стену или кого-нибудь встречного. Бесчисленные веяния плясали перед глазами. Больше всего они походили на искры-звезды-полосы, что пестрели на красном фоне внутренней стороны век. Действительно – когда закрываешь глаза, веки заслоняют от взора внешний мир, пространство, вещи, людей. Но не мир вообще. В кофейном коридоре этот самый «мир вообще» поворачивался к ведьме-зрителю той стороной, где жили чувства и ощущения. Самой нестойкой стороной, самой податливой, чутко отвечающей на любое слово или прикосновение. Людей, чьи чувства так или иначе зависели от чашки кофе, было много. И Сашка только диву давалась, насколько же сильной была порой эта зависимость.
Прямо перед ней вспыхнуло золотом очередное веяние. Оно походило на многогранник вроде футбольного мяча, только не такой круглый, более геометричный, с весьма острыми гранями. Саша не понимала, как связана форма и цвет веяния с той эмоцией, которой, собственно, «веет» в кофейном коридоре. Вот это золотилось, как фольга, поймавшая солнечный блик, и было таким же непостоянным, как блик на тончайшем металлическом листе. Саша протянула к веянию руку. Ох, броди вместе с нею Лиза, Сашке бы влетело, как маленькой. Но Лизы здесь не было. А веяние было. И стоило коснуться его, как каждая плоская грань «футбольного мяча» выпустила шип-луч. Многогранник превратился в звезду. А Сашу вмиг затопила чужая обида, горькая и горячая. Обида бурлила, как кипящая вода. И когда первые ее пузыри лопнули, то со дна поднялась едкая, как кислота, непреходящая боль потери. Боль, от которой внутри становится одновременно пусто и… и слишком по́лно. Боль, которая – действительно, как какая-то особо лютая кислота! – разъедает все, с чем соприкасается, заполняет собой все имеющееся пространство, разъедает его границы и распространяется дальше, чтобы во всем мире не осталось больше ничего.
Сашка всхлипнула. Не то чтобы ей были знакомы такие ощущения. Но что-то в ее душе отозвалось, и взяло на себя малую толику этой самой кислоты. И оказалось неразъедаемой границей, способной остановить разрастание боли, словно сама Саша стала маленьким пограничником между потерей и тем, кто, потеряв, отказывался смириться.
– Как во сне или в бреду, – горячо зашептала Сашка, не соображая, что делает, но гладя ощетиненную звезду-веяние по выпирающим ее золотым лучам, – по следам твоим бреду. Черной крови заварю, пеной силы одарю…
«Что я делаю? – мелькнуло в голове. – Сейчас ведь из коридора домой вывалюсь».
Но феи зависли над ее плечом, как три крошечных осы, – вроде летят, а вроде и не двигаются. Выжидают и словно целятся. И не собираются рисовать никакие круги на фоне кофейных потоков.
Эх, почему же этот несчастный любитель кофе пьет такую крепкую черную горечь? Ничего хорошего, что можно было бы усилить – ни сахарного ручейка, ни корицы… Сашка завертела головой.
По кофейному коридору тек, казалось, весь кофе планеты. Ну… никто же не говорит, что так нельзя, да? И она осторожно погрузила руку в тонкий бронзовый поток. Карамельный сироп. Пусть так. Подцепила его… Он повиновался, словно был не потоком, а, например, лентой, которую можно было вплести в косу или сплести с другими лентами. С черным кофе-то в самый раз соединится.
Получилось?
Кажется, да.
Луч болезненно полыхавшей под Сашиной рукой золотой звезды словно вздрогнул и на секунду стал чуть менее горячим. Непонятно, как она эту разницу почувствовала. Карамельный сироп подействовал или просто Сашкино вмешательство? Сейчас вся эта волшебная кофейная механика сама по себе не значила ровным счетом ничего. Просто… внутри самой Саши большую часть жизни зияла такая бездонная черная дыра одиночества, что немного чужой боли растворились в ней совершенно незаметно для обладательницы дыры. Но, наверное, заметно для обладателя боли.
– Пена кофе льнет к огню, – шмыгнула Сашка носом. Здрасьте-пожалуйста… откуда вдруг слезы? Эй, слезы, вас сюда не звали. – Пей. Не бойся. Я храню, – закончила она и с удивлением заметила, как звезда под рукой втягивает лучи-шипы, снова становясь многогранником.
Удивление ее чуть не переросло в панику, когда в ответ откуда-то из недр то ли веяния, то ли ее собственной головы раздался тихий голос… мальчишечий… вроде бы.
– Ты кто? Глюк, что ли?
Ни о чем подобном Саша пока не слыхала. Но она вообще о природе коридоров и о связях Кофейных ведьм и кофеманов знала позорно мало. Может, это в порядке вещей? Феи дружной троицей опустились на ее плечо и запрыгали, явно подсказывая – ни капельки не в порядке, из ряду вон, что-то не так.
Ну и что, если не так? Что ж теперь, молчать? В обычной жизни намолчалась уже. Того и гляди, скоро придется заново учиться собственным голосом управлять.
– Н-не глюк, – пискнула она. – Не знаю, как тебе объяснить, но я… Саша. И я… ох… ты, наверное, кофе пьешь?
«На том конце провода» повисло молчание. Сашка переступила с ноги на ногу. Левая – на темной клетке пола, правая – на светлой. Веяние стремительно остывало, даже форму меняло. Сашка не знала, как называется новый многогранник. Но на всякий случай руку убрала.
– Я уж думал, я шизанулся, – признался наконец невидимый собеседник, подтверждая заодно Сашину мысль о том, что это именно мальчишка. – Зачем ты со мной говоришь?
Сашин вопрос про кофе он проигнорировал.
– Не знаю, – растерялась та. Мальчишка был несчастный, но явно очень резкий и напористый. Такого не захочешь, а послушаешься. – Мне показалось, что тебе очень плохо. И я подумала, что немножечко смогу убрать… ну, вот этого, плохого. Не в смысле события из жизни, а в смысле то, что на душе.
Произносить слово «душа» в разговоре со сверстником было… странно. Непривычно. Почти ненормально. Но и ситуация была, прямо скажем, из ряду вон.
Мальчик молчал. То ли не знал, что сказать, то ли ждал продолжения Сашиного рассказа.
– Мне самой это ни за чем не надо, – поспешила объяснить она, – просто я более-менее могу тебе… настроение поднять, что ли. А раз могу сделать, значит, не могу не сделать.
Запуталась в собственном блеянии, как овца последняя, подумала вдруг она со злостью. Не на мальчишку разозлилась. На себя. Овца и есть. Не была бы такой кашей безкомковой, глядишь, просто любила бы кофе, а не пряталась бы за своими джезвами-термосами-взглядами в никуда, неземное создание…
– Спасибо, – сердито и решительно прервал ее мысли мальчишка, – ты… очень вовремя. Какую бы сверхъестественную фигню ты ни замутила, ты меня, наверное, спасла. Это из-за кофе? Я его в самом деле пью. Черный.
– Очень
