Сладость промедления
Когда лет двадцать тому назад я читал свой цикл Нортоновских лекций[512] в Гарварде, то вспомнил, что за восемь лет до того на моем месте был Итало Кальвино, который скончался, не успев дописать шестую лекцию (этот цикл был издан под названием «Американские лекции»). Желая отдать дань уважения Кальвино, я обратился к его лекции, где он воспевает быстроту и при этом не отрицает сладость промедления, – последней я и решил посвятить одно из своих выступлений.
Господин Эмбло, директор издательского дома Олендорфа, не жаловал промедление, поэтому рукопись романа Пруста «В поисках утраченного времени» он отверг со словами: «Дорогой друг, я, быть может, глуп, как пробка, но не могу уразуметь, зачем какой-то господин изводит тридцать страниц на описание того, как ворочается с боку на бок в своей постели, прежде чем заснуть»[513]. Выходит, отрицание сладости промедления помешает нам понять прозу Пруста. Приведу еще один классический пример промедления, на этот раз из «Обрученных» Мандзони.
Дон Аббондио возвращается домой, читая про себя молитвы, и вдруг видит нечто, что ему никак не хотелось бы видеть, а именно двух поджидающих его головорезов, или «брави». Любой другой писатель постарался бы тотчас удовлетворить наше читательское любопытство и объяснить, в чем дело. Однако Мандзони посвящает несколько страниц подробнейшему рассказу о брави, потом он снова медлит, и дон Аббондио вместе с ним – священник запускает палец за воротник и оглядывается, не придет ли кто на помощь. Наконец он спрашивает себя: «Что делать?» (опередив Ленина).
Так ли был необходим исторический экскурс? Мандзони прекрасно понимал, что читатель будет изнывать от желания пролистать его, и каждый так и поступил, по крайней мере при первом знакомстве с романом. Время, заложенное на пролистывание неинтересных страниц, тоже является частью стратегии повествования. От промедления обостряется тревога не только героя, но и читателя, и драматизм положения еще крепче врезается в память. Разве «Божественная комедия» – не история промедления? Странствие Данте могло обернуться сюрреалистическим сном и длиться всего одну ночь, но лишь прочитав сто песен, можно действительно прочувствовать всю мощь финала. Техника промедления подразумевает соответствующее ей неспешное чтение. Вуди Аллен как-то высказался на тему quick reading, скорочтения, при котором текст на дикой скорости пробегается глазами по диагонали, и закончил примерно следующим: «Я так прочитал “Войну и мир”. Там было про Россию».
Медленному чтению посвящена книга Анны Лизы Буццолы «Медленное чтение в эпоху спешки» (Scripta, 2014)[514], но она не ограничивается мечтами, как хорошо было бы вернуться к прежней неторопливости. Автор подчеркивает связь этой проблемы с присущей сегодняшнему миру скоростью, приводит результаты антропологических исследований и в итоге предлагает ряд спасительных практик, куда входит даже slow food[515].
Что до литературы, Буццола (как жаль, что из-за превратного толкования понятия «политкорректность» теперь не принято употреблять определенный артикль перед именем собственным, «la Буццола», а ведь раньше даже за границей все говорили «la Каллас») опирается на теории Женетта, Шкловского и других, а также анализирует в полном объеме творчество Мариаса, Макьюэна, Буфалино, Де Луки, Сарамаго, Кундеры, Делерма, Румица и Барикко. Что ж, как честный рецензент, я обязан признаться, что в этой компании есть и мое имя, и автор книги, никуда не спеша, с удовольствием погружается в круговорот списков[516].
Отсюда берет свое начало феноменология техники промедления, которая вызывает у читателя желание освоить неспешное чтение, даже если его ожидают тридцать страниц очень подробного описания, как кто-то ворочается с боку на бок, пытаясь уснуть. Книга небольшая, всего сто тридцать страниц, не считая примечаний и библиографии, так что ее вполне можно прочитать с должной неспешностью.
2014Закроем классические лицеи?
В Турине 14 ноября прошли публичные слушания (во главе с судьей Армандо Спатаро), где в роли обвиняемого выступил классический лицей. Прокурор Андреа Икино, вооруженный многочисленными свидетельскими показаниями и статистическими данными, выступил со следующими обвинениями: (i) утверждение, что классический лицей обеспечивает наилучшую подготовку к научной деятельности, в корне неверно; (ii) тот, кто выбирает исключительно гуманитарные предметы, рискует остаться с неполной и искаженной картиной мира (впрочем, Икино не стал скрывать, что то же самое может произойти и с поклонником строго научных и технических дисциплин); (iii) классический лицей обязан своим появлением фашистской реформе Джентиле. В итоге суд полностью оправдал классический лицей – вероятно, категоричность обвинителя сыграла свою роль. Например, свидетели, среди которых было немало выдающихся умов, показали, что инициатива Джентиле продолжала традиции предшествовавших ей либеральных реформ и в фашистских кругах популярностью не пользовалась. Реформа Джентиле должна была сформировать новый правящий класс, ориентированный сугубо на гуманитарные знания, и научным дисциплинам она не уделяла должного внимания – в этом заключался ее основной недостаток.
Я выступал как адвокат защиты и в своей речи согласился со многими из предъявленных обвинений, добавив, что классический лицей в трактовке Джентиле не слишком жаловал не только точные науки, но и историю искусств или иностранные языки. С так называемыми мертвыми языками дело тоже обстояло не слишком гладко: многие мои сверстники после восьми лет изучения латыни в лицее, столкнувшись с незнакомым им прежде фрагментом из Горация, не могли его прочесть. Почему бы не учить искусству простейшего диалога на латыни, что еще совсем недавно было в ходу у европейских ученых мужей? Выпускник классического лицея не обязан становиться латинистом (этому учат в университетах), но он должен понимать, что такое римская цивилизация, быть знакомым с этимологией слов, узнавать латинские (и греческие) корни, лежащие в основе большинства научных терминов. Всего этого можно добиться, пристрастившись к чтению церковной и средневековой латыни, куда более доступной и привычной, и натаскав себя на поиск лексических и синтаксических соответствий между латынью и современными иностранными языками. Или возьмем греческий: зачем заставлять ученика корпеть над Гомером, который и специалистам-то не всегда по зубам, когда можно увлечь его переводами с греческого языка эллинистического периода (на нем, между прочим, говорил и Цицерон), предложив, например, труды Аристотеля о природе?
Можно создать гуманитарно-научный лицей, который сохранил бы гуманитарные дисциплины. Адриано Оливетти, приложивший руку к созданию первых компьютеров, нанимал не только инженеров и гениев от информатики, но и талантливых выпускников, получивших высший балл за диплом, скажем, о Ксенофонте. Ему было ясно, что для разработки оборудования необходимы инженеры, но новое программное обеспечение может родиться только в мозгу, взращенном на творческом полете мысли и впитавшем в себя литературу и философию. Мне всегда было интересно, не учились ли нынешние молодые изобретатели мобильных приложений
