Но я не стану прятаться. Хватит.
— Я поеду с тобой, Адам, — сказала решительно, оборачиваясь к нему. — Потому что предпочту, чтобы ты не убивал его. Я не желаю для Роджера такой смерти. Это слишком… просто. Ты прав, его должны судить. Должны озвучить имена тех, кто пострадал от его дара. И, возможно, пора поднять вопрос об ужесточении надзора за магами… Я выступила бы свидетелем, меня не пугает огласка. Нельзя просто убить его, потому что он может быть не первым, не единственным и не последним.
Боннер улыбнулся. Мягко и совершенно непривычно. Поднявшись, он подошел ко мне, обнял и потерся кончиком носа о мою щеку. И только я разомлела от нежданной ласки, как услышала язвительное:
— Это тебе мое вино смелости придало. Не зря я его берег столько лет. Может, еще бутылочку перед отъездом? Будем разить противника наповал разъяренным взглядом и дыханием.
— С дыханием все в порядке, не надо наговаривать, — пробурчала я, не совсем уверенная в своей правоте. — И не смей жалеть ту кислятину, что я употребила в качестве лекарства. А не то все твои запасы опустошу. Из принципа.
— Обожаю твою принципиальность, — усмехнулся он. — Отныне мой погреб — твой погреб.
— Я запомнила эти слова, — сообщила довольно.
— Прекрасно. Вернемся из Глемшира — припомнишь мне их. А сейчас пора отправляться, Кэти. Пуговицу не забудь, — уже серьезно проговорил некромант. — Я проверю.
Кивнув, решительно направилась к шкафу, куда успела сложить все свои вещи. Но, уже снимая с вешалки блузку, не выдержала и снова подняла тему, от которой бежал Боннер.
— Скажи мне, — быстро глянув на него, отвела глаза и стала сосредоточенно одеваться. — Ты ведь знаешь, какой на самом деле Поук, как он опасен, но… я никак не могу уловить твоей тревоги от того, что Мари с ним. Пойми, я не хочу нагнетать и понимаю, что ты волнуешься. Просто… по Донне было видно, насколько она боится. А ты будто и забыл…
Я прервалась, потому что на талию легли горячие ладони Адама. Он развернул меня к себе и стал застегивать пуговки на блузке. Молча. От понимания, что промолчит и в этот раз, стало горько и обидно. Неужели он совсем не считается с моим мнением? Может, он тоже считает, что я способна только ждать, не думая и не задавая вопросов? Так думал Роджер, так почему бы и Адаму не сделать подобные выводы?
— Она молодец, — внезапно проговорил некромант, застегнув последнюю пуговку и подняв взгляд. — Мари не такая, как те десятилетние, каких ты знаешь, Кэтрин. Она… другая.
— Мари — ребенок, — нахмурилась я, — каким бы даром ни обладала.
— Да, ребенок, — согласился Адам. — Но не дай бог Роджеру разозлить этого ребенка.
Это было произнесено спокойно, но в глазах Боннера стоял такой холод, что у меня мороз прошел по коже.
— Ты хочешь сказать, что Мари может… может…
— Постоять за себя, — подсказал Адам. — Она уже владеет силой, Кэтрин. Школа нужна ей для того, чтобы учиться владеть собой. Там учат контролю и сдержанности, ритуалам и обрядам. Школа шлифует алмаз, понимаешь?
— И что она умеет в свои десять лет?
— О, многое. — По лицу Боннера скользнула надменно-гордая улыбка. — Эта девочка превзойдет многих. Только ей нужно научиться видеть разницу между правильным и неправильным. Как учился в свое время я. И многие до и после меня. Нужно самой понять, что такое хорошо. Потому что на чужих ошибках учиться неинтересно.
— То есть ты допускал, что Родж однажды ее найдет? И сознательно игнорировал это?
Он поморщился. Моя формулировка ему не нравилась.
— То есть я несколько лет назад рассказал ей об отце. О том, кто он и чем живет. Она выслушала, приняла к сведению, но не перехотела увидеться лично. Как ты и сказала, в первую очередь Мари — ребенок, и кое-что человеческое ей не чуждо. К тому же она женского пола…
Последние слова Адам сказал недовольно, отчего я вскинула брови:
— Это что еще за замашки? Женщины-то тебе чем не угодили?
— Неуемным любопытством. — Он даже отпираться не стал. — Любопытство — ваша основная слабость. Мари не терпелось увидеть папочку, мне это очевидно. Если бы он не пришел, то со временем она нашла бы его сама. Просто для того, чтобы посмотреть, послушать, узнать, какой он. Глупое любопытство. Ей недостаточно моих рассказов, хотя я не сомневаюсь, что она поверила каждому слову.
— Вполне нормальное человеческое желание, — фыркнула я, — знать свои корни. Тем более, говорят, они с Роджером очень похожи. Значит, ты уверен, что ей ничего не угрожает? А если Роджер попытается ментально воздействовать на ее волю?
— Это вряд ли, — Адам помрачнел, — она нужна ему живой и здоровой. Но ты права, нам стоит поторопиться, Кэти. Идем.
Всю дорогу до Глемшира меня инструктировали о том, как вести себя рядом с Поуком, что говорить и чего ждать.
Я слушала, кивала, трижды демонстрировала пуговицу, приколотую с изнаночной стороны к юбке. Иногда повторяла за Адамом целые предложения, доказывая, что внимаю только ему, а не смотрю на виды из окна и не думаю о своем, игнорируя важные советы.
Несколько раз Боннер порывался вернуться и оставить меня дома, предлагая дождаться его возвращения там. Пришлось пояснить, что моя позиция не менее твердая и решения своего я не поменяю.
Не знаю, чем бы все завершилось, скорее всего — крупной ссорой, но меня позвал артефакт. Рука сама потянулась к заднему сиденью и схватила обыкновенный пакет, скрученный в несколько раз.
— Что ты делаешь? — Адам сбился с очередной нотации и сурово сдвинул брови.
— Не знаю, — ответила, с интересом распаковывая свою находку. — Просто захотелось вдруг… О, это часы? А фонарик?
— Там же, — недовольно ответил Боннер, сбавляя скорость.
Мы оба понимали, что противиться призыву магического предмета бесполезно.
— Осторожно, — только и сказал Адам, когда я осторожно погладила циферблат.
Все повторилось, как и раньше.
Я завела механизм, включила фонарик и посветила вперед, разрывая тьму лучиком света.
Чуть поодаль увидела дом — один в один как с фотографий, что показывал мне Адам в
