Она ждала в гостиной, с Мари на пару. Обе уставились на меня волчатами, стоило показаться на пороге.
— Деспот, — сообщила племянница все, что обо мне думает.
— Тиран, — подтвердила Кэти, качая головой и поглаживая очень большой живот, в котором нашел временный приют наш сын.
— Больше так не буду, — легко согласился я, применяя любимую тактику супруги и понимая, что теперь-то ей точно придется отложить свои вечные заказы и дорогие сердцу артефакты.
— Он еще и улыбается, — закатила глаза Кэти. — До чего наглый тип…
— Каюсь, — снова согласился, приближаясь и усаживаясь между своими девочками. — Прошу понять и простить. Искуплю вину бессонными ночами, проведенными рядом с колыбелью. Как себя чувствует самая красивая и понимающая на свете женщина?
— Хитрец, — фыркнула Мари, поднимаясь. — Пойду «скорую» встречу, раз больше некому.
Я хотел ответить что-то вроде спасибо, но тут Кэти схватила меня за руку и зарычала, при этом глядя как-то совсем не по-доброму…
Спустя пять часов у нас родился сын.
Я ждал за дверью, потому что зрелище это было не для слабонервных. Уж лучше нескольких духов поднять и допрос им устроить, чем стоять рядом с корчащейся от боли женой и не знать, чем ей помочь. Хотя я искренне пытался. Но стоило сказать: «Потерпи, не так уж все и плохо», — как узнал, что Кэти в совершенстве владеет языком южных торговцев.
В общем, рожать с ней пошла Мари, а меня отпаивали настойкой белладонны, пытаясь приглушить ею рвущуюся наружу тьму.
Все закончилось так же внезапно, как началось.
Снова повисла тишина, а потом раздался недовольный младенческий плач. Не помню, как оказался в родильной палате. Просто моргнул, и вот уже стою рядом с растерянно-счастливой женой, на груди которой лежит самый настоящий маленький гном.
— Правда, он самый красивый на свете? — спросила Кэти, вытирая слезы, непрерывно катящиеся из глаз.
— Правда, — соврал я, придирчиво разглядывая сморщенное синеватое личико.
— Он запутался в пуповине, — шепнула жена, поднимая испуганные глаза. — Но все обошлось. Посмотри, какой богатырь.
Я снова согласился не раздумывая. Хотя «богатырь» полностью уместился бы на моих ладонях.
— Сегодня день Гордона Освободителя, — с улыбкой сообщила акушерка, помогая Кэти впервые приложить нашего сына к груди. — Хорошо бы назвать малыша в честь этого святого. Или у вас уже есть другое имя на примете? Как записать его в базу?
— Морт, — категорично заявил я. Мортом звали моего отца. — Это дело решенное.
— Ох, Адам! — вскрикнула Кэти, прижимая к себе нашего малыша. — Ну конечно.
Все присутствующие в палате удивленно уставились на Кэтрин.
— Гордон Морти. Человек, которого не существовало в базах полиции семь лет назад. Ты помнишь? Человек, которого искали все спецслужбы, сбиваясь с ног. Тот мужчина в форме, что забрал у меня артефакт Доминика Тафта…
Она засмеялась, глядя на наши с Мари обалдевшие лица, а потом с благоговением посмотрела на нашего сына.
— Он просил простить, что напугал меня при первой встрече. И вот она. Наша первая встреча с загадочным Гордоном Морги. Я прощаю тебя, мой сладкий. Ты такой сладкий…
Кэти продолжала сюсюкать с малышом, а я никак не мог осмыслить то, что она приняла с такой легкостью.
— Так как его записать? — снова вмешалась акушерка.
— Двойным именем, — ответила вместо меня Мари. Они отошли в сторону для уточнения формальностей, но вскоре племянница вернулась, прижалась к моему плечу и тихо сказала: — Я видела в твоих воспоминаниях дедушку Морта. А в видениях Кэтрин — Гордона. Эти двое — одно лицо, только ваш сын темноволосый и цвет глаз унаследует от Кэт. Очень красивый мужчина.
Я усмехнулся и приобнял Мари, поцеловав в макушку. Затем подошел ближе к жене, сел рядом с ней и дотронулся до причмокивающей мордашки сына. Вот вам и загадочный незнакомец. От груди оторваться не может.
— Хочу позвонить родителям и Стэфани. Подержи его, — вдруг всполошилась Кэти, протягивая мне кряхтящий комочек. — Ну же, Адам, кто обещал ночевать у его люльки и всячески помогать?
Я обещал.
Осторожно забрав драгоценную ношу в свои руки, поднялся с кровати и отошел в сторону, чувствуя, как внутри разливается тепло.
К слову, то, что малыш, еще будучи в утробе матери, принял меня, было настоящим даром. Он не испытывал дискомфорта от нашего с Мари присутствия, в то время как в палате за время родов сменилось три акушерки — они просто не выдерживали натиска наших аур. Моей и племянницы.
И вот я стоял, любовался сыном, не понимая, как мог минуту назад сравнить его с гномами, и слушал щебет Кэти. Она уже сообщила радостную новость родителям и теперь повторяла все для Стэфани, периодически косо поглядывая на меня.
Я не одобрял их общения даже после трехлетней реабилитации Стэф. Но и запретить его полностью не мог, приходилось считаться с мнением любимой женщины.
Суд оправдал Стэфани Кирк, признав факт ментального насилия над ней, но я точно знал, что начинала она с Поуком проворачивать сделки с перекупкой чужих изобретений по доброй воле. Кэт простила подруге все, а я — нет.
Что касается Поука, его судили и вменили в вину двадцать три случая ментального насилия над личностью. Дар менталиста был отнят, память частично удалена, а сам мерзавец сослан в далекий городок некоей провинции, название которой озвучивать запретили. Он остался жить, но теперь не знал ни своего имени, ни того, кем был раньше. Ему предстояло начать жить с нуля, без посторонней помощи и без связей матери. Место ссылки не разглашалось.
Всем жертвам, пострадавшим от вмешательства Роджера, были выплачены минимальные компенсации с его счетов, так что даже дом Доминика Тафта ушел с молотка.
Элен Поук после слушания сильно сдала и собиралась покинуть должность, но ей не дали уйти, закрыв глаза на «провинности» сына. Узнав о Мари, она стала
