Все лето не разлучались сказочник и его муза, а как начала белеть по утрам земля, смолк серебряный смех-бубенец. Печально смотрела на холмы Айра, и зеленые глаза темнели, как море перед грозой.
– Надо нам с тобой прощаться, – сказала она в канун Самайна. – Завтра мой народ уйдет в холмы до самой Остары.
– Так не будем ждать завтра, – ответил Нил. – Отведи меня к отцу, и я до заката назову тебя женой.
Но Айра только покачала головой.
– Не пара я тебе. Посватайся лучше к человеческой девушке и забудь ведьму из рода шанахи.
Онемел Нил, который никогда не лез за словом в карман. Все в Абердине слышали про шанахи – веселых бессмертных фей, которые только и ценят, что храбрость и добрую сказку. Многие века не показывались они людям и со временем превратились в отзвук легенды, туманное облачко на границе памяти.
Поняла Айра молчание возлюбленного, ссутулилась и пошла в холмы. Но не успела сделать и пары шагов, как схватил ее Нил за тонкую руку.
– Отведи меня к отцу, – повторил он, глядя в удивленные глаза Айры. – Нет у меня ни золота, ни пастбищ, да только сегодня же ты будешь моей.
Не запели еще над землей рога Дикой охоты, а Нил уже посватался к рыжей Айре. Строг был ее отец и смотрел на Нила насмешливо, как смотрят взрослые на неразумное дитя.
– Храбрость твоя похвальна, – сказал он, словно майский лес прошелестел. – Только сможешь ли ты заплатить выкуп за такую невесту? Не чета она смертным девам и стоит поболе, чем стадо коров и дом на площади.
– Чего же вы хотите? – спросил Нил, сжимая узкую ладонь Айры.
Усмехнулся зеленый царь.
– Заплати таким золотом, что никогда не потускнеет. Семь лет каждую ночь с Остары до Самайна ты будешь приходить в холмы и рассказывать нам сказки, а если хоть раз повторишься – не видать тебе Айры. Или семь лет – слишком большая цена за мою дочь?
– Нет, – сказал Нил, опустив голову. – Такая цена – в самый раз.
Наступили для него тяжелые дни. Едва забрезжил молочный рассвет, Айра ушла в холмы со своим народом, а Нил остался зимовать в Абердине – смотреть на беспокойное море и складывать новые сказки. К Остаре накопился у него целый ворох историй, по одной на каждую ночь из семи месяцев.
Едва пробились из-под земли хрустальные стрелы подснежников, принялся Нил ходить в холмы – пока не покрылись они вересковыми коврами и не ступили на них босые ноги рыжеволосой Айры. Мигом забылись его горести. Все летние дни проводил он с возлюбленной, а только всплывала из моря лунная ладья Арианрод – отправлялся к старому дольмену и там рассказывал сказки лукавым шанахи, озерным феям, фавнам и сатирам. Ни разу не споткнулся и не повторился Нил, потому что лучше путеводной звезды вел его зеленый взгляд Айры – и такая нежность и гордость светились в ее глазах, что слова сами ложились ему на язык.
Семь лет по семь месяцев длилось испытание сказочника. Каких только историй ни услышали за это время абердинские холмы: про пляшущий камень и гусыню, которая несла золотые яйца; про короля Артура и пастуха, обманувшего трех великанов; про сирен, что до смерти баюкали моряков своими песнями, и цвергов, за чьи ожерелья боги были готовы отдать вечную молодость… Были среди сказок Нила короткие и длинные, веселые и грустные – но ни одна не наскучила его бессмертным слушателям.
Ни капли не изменилась за эти годы рыжеволосая Айра, а вот висков Нила коснулась первая седина. Все так же верно звенел в его груди серебряный бубенец, а вот новые истории приходили все реже. Теперь он не мог заснуть до утра, пытаясь придумать сказку, которую расскажет следующей ночью. Семь лет платил он выкуп за возлюбленную – и вот, когда до конца срока осталась единственная ночь Самайна, понял, что истратил все истории, услышанные или придуманные.
С тяжелым сердцем отправился Нил в холмы. Не проще ли сдаться и признать, что смертный мужчина – не пара бессмертной шанахи? Не было ему жаль потраченных лет, только стыдно перед обманутой Айрой.
– Ну, – сказал зеленый царь, словно хрустнул октябрьский лед под волчьей лапой, – какую сказку ты приготовил нам сегодня?
Поднял голову Нил, готовясь признать поражение – и вдруг встретился взглядом с зелеными глазами Айры. И такая надежда светилась в их глубине, что с языка его само сорвалось:
– Жил в Абердине парнишка по имени Нил – не богатый, не бедный, а только и было у него всего хозяйства, что безрогая корова и две гусыни. Но не деньгами или пастбищами был славен Нил, а своим умением рассказывать сказки…
Дольше жизни показались Нилу семь лет ожидания – вот и история его получилась длинной, длиннее даже ночи Самайна. Не отрываясь, смотрел сказочник на невесту – а когда наконец завершил рассказ, холодный свет заливал вересковые холмы, на которых стояли лишь они с Айрой. Зеленый царь и его свита пропали, будто и не бывало.
Тем же утром обвенчался Нил с возлюбленной. Талант рассказчика привел в их дом слушателей и достаток, а Лугнасад подарил наследника – рыжеволосого, как мать, и сероглазого, как отец. С ним к Нилу пришли новые истории – про лунных барашков, и остарских кроликов, и песочного человека, что приносит детям самые добрые сны.
– Сказку! Сказку! – с сияющими глазами просил юный Патрик, дергая за рукав сидящего у камина отца.
И Нил понимал, что эти истории не закончатся у него никогда.
Елена Фельдман
Лестничный
Касьян, домовой третьей гильдии, пребывал в глубокой задумчивости. За что его сместили с должности? Вчера Главный вызвал к себе и, строго глядя из-под насупленных бровей, произнес: «В башню, лестничным!»
Эх, прощай уютная квартирка на Большаковской набережной. Три комнаты, балкон, кухня, санузел раздельный. И за что разжаловали – не объяснили. Вот Гришку сослали коридорным в отель, так хоть понятно за какие грехи. Он, Гришка, с кикиморой спутался. А та возьми и снесись. И указала на Гришку – его, мол. Главный решил пока горячку не пороть, подождать вылупления. Но Гришку все равно сослал. А тому и горя мало. Дурак, он везде найдет, как
