Интересно, скоро ли таинственный вор повторит его ошибку?
Идучи по самому грязному во всех пределах вселенной переулку к барахольной лавке Василька, Тап мрачнел с каждым шагом. Дверь представляла собой две сбитые гвоздями доски. Фасад (хотя «фасад» – это сильно сказано) был выкрашен в печеночно-желтый цвет, чтобы даже старейшие и простейшие из мусорщиков могли без труда отыскать заведение. Василек торговал гламором за краденые вещи, которые затем перепродавал обратно людям. Почти что каждый фэйри в городе был у него в долгу, и некоторые куда хуже других.
Тап вошел. Василек как раз чинил деревянную клетку. Фигура у сприггана была приземистая и какая-то глыбоватая. Небритые челюсти и лысая макушка делали его почти похожим на человека, если бы не глаза – слишком мелкие и яркие.
– А вот и мой кроличек, – проскрипел Василек.
От звука его голоса ныли уши.
Тап проглотил гнев и выгрузил мешок на прилавок.
– Добыча сегодня что надо.
Василек сузил и без того невеликие зенки.
– Ну, что ж, поглядим.
Спригган поставил клетку и щелкнул пальцами. Лежавший справа от него на прилавке внушительный гроссбух открылся, и страницы сами собой зашелестели в воздухе. Тап вывалил содержимое из мешка, и хозяин предприятия жадно зарылся в добычу. Подцепив жестянку табаку, он потряс ее возле уха.
– Банка Баейровского Ароматического Вишневого Табаку одна, – прокомментировал Тап. – Полная, но покусанная с одного боку. От глайстига.
На странице гроссбуха расцвела чернильная вязь, добавляя описание.
– Семь пенсов, – прозвучал призрачный шепот откуда-то из кожаного переплета.
Спригган протянул лапу за девичьими одежками.
– Вдовы?
Тап кивнул.
– Чепчик один. Платье одно. Юбка нижняя одна. Последняя слегка порвана вдоль по шву.
– Шесть шиллингов, – сообщила книга учета.
– Это даже на один мешок гламора не тянет, – пожал плечами Василек.
Тап проглотил страх – вдруг старухи отважатся заложить сприггану их приватную сделку со смехом – и бодро отбарабанил имена остальных фэйри, от которых поступило представленное добро. После этого он подхватил мешок и направился было к двери, но был решительно возвращен за воротник к прилавку.
– Минуточку, – Василек постучал пальцем по странице. – Ты давеча наполнил у меня табакерку гламором, крольчоночек. Платить будешь сейчас или пусть должок растет?
Тап вспыхнул, но голос сохранил спокойный.
– У меня всего два пенса осталось. Ты и так мне зарплату скостил до пары грошей.
– Тап Сматтерпит, – подала тихий голос книга. – На настоящий момент должен восемьдесят один фунт.
– Прямо твой вес чистым золотом, – ухмыльнулся Василек. – Ты всегда будешь мой.
– Не бывать такому! – чирикнул Тап.
– Ой ли? – спригган перегнулся через прилавок; изо рта у него прескверно воняло. – Хотя почему нет. Я сей же час освобожу тебя от службы, стоит только оплатить счет.
Хриплый хохот Василька вытолкал Тапа в двери. Всю дорогу до Биржи фэйри бежал; голова у него шла кругом при мысли, что благодаря своему кладу и хозяйской невнимательности он вскоре будет свободен. Однако камня, закрывавшего нишу, он на месте не обнаружил. Внутри было абсолютно, совершенно пусто.
Тап подавился слезами. Вся его работа, все сбережения за долгие годы пошли прахом. Теперь ему вечно гнуть спину на этого тупого болвана.
Как в тумане с тоски, Тап бродил по улицам, пока не очутился в центре небольшой толпы: люди слушали, как уличный музыкант наигрывает народные мелодии на колесной лире. Рядом девчонка торговала кексами с тмином из корзины. Тап порылся в кармане, обнаружил полпенни – свою последнюю монету, – купил лакомство и сжевал в мгновение ока, не оставив ни крошки на перчатках с обгрызенными пальцами.
Какие-то из часов в жилете принялись звонить, и Тапу очень захотелось швырнуть их об ближайшую стену. Вот почему они его не предупредили? Должны ведь трезвонить от каждой кражи, совершенной фэйри, так нет! Чисто машинально он поглядел на циферблат: крошка-богган где-то поблизости чистит карманы, делов-то. Еще и пары часов не прошло с тех пор, как он сунул в тайник смех и отправился к Васильку – наверняка еще есть время изловить ворюгу и вернуть своё. Правда, тут не обойтись без помощи, а в Народе только у одного был нужный для этого дар.
Вернее, у одной. Тап знал, что грачиха жадна до гламора. Нет, настоящей воровкой она не была, но чтобы зачаровать мужчину и раскрутить на еду и выпивку, птичьи лапы лучше бы спрятать. Он уже целый час искал ее, кружа по лучшей части Лондона, и, наконец, нашел: вон она, глазеет на свое отражение в витрине ювелирной лавки. Длинные черные косы текли из-под полей видавшей виды темной шляпы с какими-то перьями. На Тапа она поглядела с печальной улыбкой.
– Нет у меня ничего для твоего хозяина, малыш, – и, словно в доказательство нищеты, приподняла подол, открыв не стройные ножки в чулках, а чешуйчатые когти.
Тап полез в карман, вытащил табакерку и, приоткрыв крышечку, показал ей мерцающую пыль внутри.
– Почти полнехонька.
Ее глаза так расширились, что он поспешил захлопнул крышку.
– Ты мне – я тебе, а?
Мгновенье спустя ее темные дети – вороны, обитавшие в лондонском Тауэре – уже гнездились у него на плечах. Взор их острее всех в этом городе, мало что укроется от него. Трескуче гогоча, они сообщили, что нужная ему личность в данный момент обретается на Катлер-стрит, в злачном районе по соседству с Собачьей Канавкой.
Когда Тап вывернул из-за угла на Катлер, единственная имевшаяся на улице живая душа как раз покидала какое-то полуразрушенное здание. Тап и вовсе не обратил бы на нее никакого внимания, если бы рука, затерявшаяся где-то в глубинах тяжелого пальто, не подбросила вверх сверкающую монетку. Через секунду краденый смех – а это был он – снова скрылся в ладони.
– Эй, ты, там! – обратился к нему Тап.
Пальто обернулось, изнутри глянуло побелевшее от страха лицо, а затем вор пустился наутек – только не по улице, а обратно, в притон.
Тап понесся за ним по пятам.
Внутри было сыро и закоптело. Дичь взлетела по
