Кроме того, меня, конечно, беспокоил Робби. Когда он снова пригласил меня на свидание, я поняла, что и думать нечего отказать – так меня разбирало любопытство. А все дело в этой текучей, живой штуке, что между нами образовалась. Закрыть на нее глаза я уже решительно не могла.
В общем, я приняла ванну, вымыла голову и перемерила шесть разных сочетаний одежды. Общение с Аннализой явно даром не прошло: в итоге я остановилась на короткой узкой сиреневой юбке, черном топе и черном же вязаном кардигане. А, еще на сандалиях целиком из ремешков и на платформе.
Я как раз наклонилась к зеркалу и вдевала сережки, когда увидела его отражение. Лён стоял на подоконнике и пристально меня разглядывал. В голову мне, разумеется, тотчас же пришла мысль, которую я вычитала утром в библиотеке: когда люди встречаются с фэйри, для первых это редко кончается хорошо.
– Почему ты все время сюда приходишь? – осведомилась я, стараясь не выдать, насколько была испугана, и вместе с тем не обидеть гостя. – Объясни мне.
– Смена сезонов, – ответствовал он.
Я чуть было не ляпнула: ты мне, мол, с этим заканчивай! Какое отношение это имеет к вопросу? Однако что-то в его взгляде остановило меня: в кои-то веки в его глазах не было ни насмешки, ни злости, ни требовательной наглости.
– Смена сезонов, – повторил он. – Ни смертный, ни фэйри не может их удержать.
Он вытянул руку, и три листа – алый, рыжий и золотой – полетели через комнату. Их словно подхватил танец: они кружились и кружились, не касаясь пола, несомые по нескончаемой спирали ветром, какой в силах вызвать только магия.
– Как красиво, – вырвалось у меня.
– Как оно и должно быть, – эхом подхватил Лён. – Всегда.
Что-то в том, как он на меня смотрел, заставило меня устыдиться.
– Прости, что я выкинула ваши грибы, – сказала я… и тут мне в голову пришла идея. – Если ты дал мне их специально, это значит, что я должна была увидеть какой-то особенный сон?
– Теперь этого сказать нельзя, – Лили оседлала красный диск на моем «мобиле» и теперь каталась на нем, как на качелях в парке аттракционов.
Он плавал под ней вверх и вниз; «мобиль» вертелся каруселью ярких спектральных цветов.
– Иногда сны открывают двери, – продолжала она. – А иногда сон – это фонарь, что освещает тебе путь.
– Так что я теперь заблудилась и застряла, – подытожила я, чувствуя страх пополам с печалью.
Мысль о смертных, которые разозлили фэйри и заблудились навеки между мирами, решительно отказывалась покидать голову.
Лили склонила изящную головку набок. Глаза у нее были холодные и серебряные, как изморозь.
– Может статься.
В дверь позвонили. Я подскочила и скорее глянула на часы. Это наверняка Робби.
– Приведи его к нам, – сказала Лили.
У меня словно что-то упало в животе.
– Нет. Я знаю, что разозлила вас, и сожалею об этом, но наказывать его за то, что сделала я, просто нечестно.
Робби позвонил снова, и я возблагодарила свою счастливую звезду, что дома никого нет, и кроме меня, его явно никто не впустит. Да, я просто не стану открывать, и тогда он уйдет, просто уйдет.
– Двери должны отвориться, – провозгласил Лён.
Через секунду я услышала, как входная дверь открылась. Робби позвал меня по имени. Я не ответила, просто послала ему отчаянный мысленный зов: не входи! Не подходи! Поворачивайся и беги со всех ног!
Полезная вещь эти мысленные штуки, когда имеешь дело с фэйри: Робби направился прямиком к моей комнате и постучал.
– Я еще не готова, – пискнула я. – На самом деле я себя плохо чувствую! Робби, нам придется все отменить… Я не могу пойти…
– Врунья! – голос Льна был чистое, неразбавленное презрение.
Лили уже больше не качалась на «мобиле». У меня на кровати есть плюшевый кот по имени Кенни – так вот, она восседала, скрестив ноги, как раз у него между ушами.
– Двери должны отвориться, – приказала она, и моя собственная дверь, до того крепко запертая, послушно распахнулась настежь.
Робби шагнул в комнату. На нем были черные джинсы, черная футболка, плюс гитара на спине.
– Черри? У тебя тут все окей?
Потом его взгляд перескочил с меня на Лили и Льна, и тут же вся краска сбежала с лица, а в глазах снова мелькнуло то самое выражение… только на сей раз я поняла, что это было. Узнавание.
– Ого, – произнес он едва слышным шепотом.
Двигаясь очень осторожно, он снял гитару, прислонил ее к стене, подошел к моей кровати и сел. Лили и Лён переместились в пятно света от бра у меня в изголовье и встали прямо над Робби, словно собирались судить его.
– Я… – он набрал воздуху. – Я вас уже видел, раньше.
– Ты… что?! – воскликнула я.
– …когда мне было четыре, – закончил он.
Я почувствовала себя так, будто меня предали… будто я застала его с другой девчонкой.
– Ты же говорил, что ничего не знаешь о фэйри.
– Я почти умирал, у меня было воспаление легких, – он все еще не отрывал глаз от этой парочки. – Все эти годы… я думал, что это был бредовый сон под температурой.
– Иногда смертные видят правдивые сны, – заметила Лили.
– Ты что, звал их, как Аннализа? – обвиняюще вопросила я.
В первый раз с тех пор, как вошел в комнату, Робби перевел взгляд на меня. Когда он снова заговорил, голос у него чуть-чуть дрожал – а ведь раньше за ним никогда такого не водилось.
– Когда мне было четыре, мои родители крупно поссорились. Мама так расстроилась, что бросила младших детей с отцом, схватила меня и уехала в Йосемите[61]. Она выросла в холмах, всю жизнь ходила там в походы, так что первый инстинкт у нее был сбежать куда-нибудь на природу, подальше от цивилизации. Я почти ничего об этом не помню – только что на третью ночь, когда мы были за много миль от всех дорог и стоянок, меня свалила та лихорадка. Я весь горел. Мама не могла оставить меня и сама пойти куда-то за помощью, а нести меня было слишком тяжело. Я помню
