– И фэйри? – подсказала я.
Робби вздохнул, выровнял голос.
– Я, наверное, так и заснул у нее на руках. Потому что проснулся потом посреди ночи: мама была в отключке, а над горами висела полная луна. Не знаю, зачем, но я вылез из спального мешка. Мы встали на полянке среди хвойных деревьев – дугласовых пихт, кажется, – и луна светила так ярко, что кругом было все видно. Я насмотрелся всяких зверей той ночью: и койота видел, и норку, и рысь. Пуму видел, ястребов и орлов, и большущих филинов, и целое семейство медведей. Все они вышли, показались мне и никто не напугал. А потом я увидел вот их, – он кивнул на фэйри. – Там были эти двое и еще другие. Много других. Я смотрел на них и знал, что мне ужасно плохо… я подумал, что… – Робби закрыл глаза, но все же выдавил следующие слова. – Я был не в себе от температуры. Я подумал, что они пришли меня забрать… но тело как-то оставят, так что мама утром найдет меня – мертвого.
– Иногда мы так и делали, – тихо сказала Лили. – Но не с тобой.
– Так что, вы пришли за ним сейчас? – воскликнула я, совершенно перепуганная.
Но ответил мне Робби.
– Они спасли мне жизнь, Черри. Они сотворили какую-то… – магию, наверное, и температура спала, и вот, я до сих пор здесь.
– Мы не могли дать тебе умереть, – сказала ему Лили. – Нам нужна твоя музыка. Ты должен играть песни гор и деревьев, песни диких созданий, которые пришли к тебе тогда.
– Я перед вами в долгу, – сказал он негромко, но твердо.
– Не говори этого! – взмолилась я: все прочитанные утром истории обвалились на меня эдакой панической кучей. – Это значит, что они могут прийти и потребовать долг. Они заберут тебя под холм, чтобы ты им играл, и ты решишь, что это концерт минут на десять, а потом выйдешь наружу, а тут сто лет прошло, и мы все уже умерли, и…
– Ты снова выказываешь нам неуважение? – сурово осведомился Лён.
Я стремительно заткнулась. Все и так плохо, а я сейчас сделаю еще хуже. Робби и фэйри – а, может, еще фэйри и Аннализа – связаны друг с другом. Фэйри пришли в его жизнь, когда он был еще совсем крошкой, и, судя по всему, больше не уходили. И с Аннализой они, видимо, тоже останутся? И что мне, спрашивается, делать посреди всего этого? А может, я специально влипла в эту историю, потому что… могу менять ход вещей?
– Слушайте, – сказала я. – Я понимаю, что вы спасли Робби, и теперь он вам за это обязан. Но нельзя ли заключить другую сделку? Я хочу сказать, что если я вам дам…
Я дико заозиралась вокруг, ища, чтобы такое предложить.
– Вы можете что угодно здесь взять, – закончила я, поняв, как мало у меня ценного. – Мои украшения? «Мобиль»? Тебе же понравилось на нем кататься…
– Мы не хотим его забрать, – оборвал меня Лён. – Никакой платы он нам не должен. И все же каждому из вас предстоит что-то отдать.
– Ты, – Лили обращалась к Робби, – должен и дальше создавать музыку.
– Я буду, – сказал Робби. – Играть на гитаре – это все, чего я хочу. – Он быстро и застенчиво улыбнулся мне. – Ну, большую часть времени хотя бы.
Лён пригвоздил меня своим зеленым лазерным взглядом.
– А что девчонка?
Я попыталась придумать, что сказать в свою защиту. Моих вещей они не хотели, а что еще я могу отдать, я не знала.
Тут Робби молча встал и взял гитару. Он вынул ее из чехла, уселся на стул перед письменным столом и начал играть – то, что играл неделю назад у Аннализы. Я узнала эти звуки, такие нежные и ритмичные поначалу, и то, как они развивались и становились сильнее. Но в этот раз песня зашла дальше. Робби играл все быстрее и жестче, пока музыка не воспарила, как что-то свободное, дикое, а потом снова ослабил напор, зазвучав с такой беззастенчивой нежностью, что я внезапно поняла, что глотаю слезы.
И все это время листья кружились под музыку, а оба фэйри танцевали. Они двигались так, словно музыка жила в них, внутри, и ноты заставляли их маленькие тела гнуться и качаться. Робби играл желание, и его игра текла в нас и сквозь нас; музыка превращалась в дыхание, в пульс, в кровь.
Но вот Робби закончил, и последний аккорд повис в воздухе, изнывая от тоски и жажды. Лили стояла в кольце рук Льна, прильнув к нему. Оба, кажется, были на седьмом небе.
– Эта песня… – сказал Робби. – Я ее получил от Черри.
– Чего? – не поняла я.
Он, что ли, лжет, чтобы меня защитить?
– Это ты, – просто сказал Робби. – Вот эти аккорды – это то, что я чувствую, когда ты рядом. Это лучшее, что я могу сделать… чтобы в музыке выразить то, что я вижу в тебе.
Я стояла и дрожала.
– Вот что я думаю об этой девушке, – сказал Робби, и его темный взгляд встретился с зеленым Льна. – Она… – тут его голос разом охрип. – Она многое для меня значит.
– Ты видишь в ней красоту, – нежно произнесла Лили.
Робби кивнул и перевел дух.
– А ты видишь это в нем? – спросила меня фея.
– Иногда мне кажется, что я больше ничего и не вижу, – созналась я, словно плавая в каком-то алом тумане.
Робби был для меня сама красота и тепло, и волненье в крови, и я больше ничего на свете не хотела, кроме как ощущать в нем это солнце.
– Вот это ты и можешь отдать, – сказал Лён. – А еще ты должна дать ему свою правду.
Робби поднял черную бровь.
– Он это о чем?
Я заколебалась. Этот разговор не из тех, какие хочется вести при свидетелях, но особого выбора феи мне не оставили.
– Есть причина, что я от тебя отшатнулась, – объяснила я Робби. – Я еще никогда ни с кем не была.
– Но Мора…
– Врет. Я сама дала ей распускать эти слухи, – поспешно добавила я. – Тот парень из колледжа в Сан-Диего… мы с ним играли с мини-гольф. Очень крутое свидание.
– Что, правда? – в уголке его рта затеплилась улыбка.
Я кивнула.
– Прости, я соврала. И прости, что ничего не знаю о сексе. И да, я тебя хочу, но не уверена, что…
Лён и Лили взмыли в воздух. Лён ехал верхом на багряном листе, а Лили – на золотом. Мы