В помещении было душно и дымно от обилия масляных ламп, но немноголюдно. Похоже на военный совет: за длинным столом расселись человек десять, было видно, что они привыкли приказывать. Ханнан вдоволь насмотрелся на таких и легко различал взгляды и жесты. Так ведут себя люди, уверенные, что за их спиной стоят мечники.
— Я привел два десятка, — с порога, не обращая внимания на беседы, провозгласил вожак. — Считайте, что это все. Больше за нас никто не встанет.
Разговоры на миг умолкли — и поднялись с новой силой: все говорили со всеми, каждый считал нужным пояснить сказанное. Ханнан, не в силах больше стоять, тихо опустился на колени. Гул голосов стучал в ушах, маг выхватывал из разговора отдельные слова, отчего происходящее казалось маскарадом теней.
— Если Мханед говорит, что это все…
— Сколько людей у вахуритов?
— Какая разница? Им не взять крепость.
— Тихо!
Ханнан услышал стук кулака и поднял голову. Говорил старик, сидевший во главе собрания. Его лицо напоминало меловые скалы Зубов Аммат: такое же серовато–белое, неровное, изрытое трещинами морщин. Его ладони были маленькими, как у девушки или ребенка. Длинные, до лопаток, седые волосы, пришлись бы впору дервишу или проповеднику, но не члену Совета Достойных.
— Ты хотел что–то добавить, Мханед? Кого ты привел?
— Мой подарок достойным господам, — услышал маг. — Мы нашли его в трущобах, и этому не удалось сбежать.
Ханнан почувствовал, как сильные руки легли ему на плечи.
— Вахурит?
— Это вам решать. Он колдун, но не смог нам навредить. Твердил, что не жрец…
— Ха… Ханнан? — услышал вдруг чародей и поднял взгляд.
Он не всматривался в лица и только теперь заметил, что через два человека от старика сидит Такани. Точнее, теперь–то купец вскочил и подался вперед, пытаясь в тусклом свете разглядеть лицо.
Маг попробовал ответить, но голос не слушался.
— Это маг, о котором я рассказывал, — пояснил Такани. Он спешно выбрался из–за стола и почти бегом устремился к чародею. — Боги, что они с тобой сделали?
— Оковы… — сумел выдавить маг, протягивая вперед руки.
Все прочее он помнил с трудом. Боль стала такой, словно по нему проехалась запряженная быками повозка Царя Царей. Он тонул в тягучем и вязком меду: слова доходили с трудом, как сквозь клейкую массу. Такани дал знак, но Ханнан не видел, кому…
Очнулся он, когда было уже темно. За окном неумолчно плескались волны, а из двора крепости слышалось пение. Старинная военная баллада. Неизвестный пел о том, как повергнет врагов и вернется с добычей, положив ее к ногам возлюбленной.
«Глупец, — подумал чародей. — Те, кого ты намерен втоптать в пыль, — чужие враги и, может статься, что втопчут тебя. Комара, жужжащего за чужое дело».
Боль ушла. Он поднял руку к лицу, проверяя, остался ли браслет, но в тот же миг услышал шелест одежд. Кто–то сидел подле постели и ждал, когда он придет в себя.
— Господин… — послышался женский голос. — Господин!
По стенам заплясали тени — в комнату вошли, неся масляную плошку.
— Проклятая традиция, — ворчливо произнес Такани. — Как ты объявился, я только и делаю, что жду, пока ты оклемаешься.
— Радуйся, что ты не на моем месте, — в тон ему ответил маг. — Я вижу, вы сняли браслеты?
— Мы не совсем остолопы. — Купец подошел к окну и распахнул ставни, впуская в комнату соленый запах моря и звуки струн. — Если ты бормочешь «оковы», а на тебе ошейник, и ты валишься на пол… — Он усмехнулся. — Лучше?
— Гораздо!
Чувствовать себя без пут было и впрямь замечательно. И дело даже не в жгучей боли — Ханнан уже забыл, каково это: жить без слабости, как после месяцами продолжавшейся хвори. Его магия только восстанавливалась, но истощение, напоминавшее, что путы минута за минутой пьют жизненные силы, ушло.
Маг резко сел, с удовольствием потянулся, чувствуя напряжение мышц во всем теле, и одним быстрым движением встал на ноги.
— Я вижу, — без воодушевления отметил купец. — Тебе бы столько энергии да в прошлом.
Ханнан не слушал его. Оттеснив торговца, он высунулся в окно и полной грудью вдохнул ароматы ночи. Порыв ветра на мгновение приглушил звуки песни, но с настойчивостью трагического хора те вновь вернулись в тишину комнаты. Чародей вздохнул. Отвернулся от окна.
— Когда меня сюда вели, я думал, что снова иду в пасть ко льву. Я был прав?
— Что ты, что ты! — Такани замахал на него руками. — Здесь все свои. Единомышленники. Наиб… это тот старик, ты видел — он член Совета Достойных. Их здесь еще пятеро, несколько купцов, хлыст гарнизона…
— Довольно. — Ханнан одним словом прервал торговца. — Я понял, куда угодил. Что произошло?
— Ты… ничего не знаешь?
— В застенках не рассказывают сплетен.
— Ох… — Такани враз помрачнел и осунулся. — Все случилось на следующий день, как ты ушел. Мой вечер ушел на встречи, а ночь я провел у Фарисов, ты должен их помнить…
— Наверное, это тебя спасло, — негромко заметил маг.
— Знаю. Воины, которых привез Кийяз… Ну эти, одетые как Черные Братья — на следующий день они были повсюду. Не знаю, что он там себе думает… В палате Совета и после, на площади, жрец размахивал грамотой. Вроде как наместник даровал ему власть над городом, чтобы разбираться с магами по своему усмотрению.
— И как посмотрели на это твои дружки?
— Кто как… — Такани пожал плечами. — Кто поизворотливей, побежал целовать ноги. Надеются повыше подняться при жрецах. Наиб… он здесь самый старый и влиятельный. Ему было, что терять. Он тут же, в кутерьме, рванул в крепость. Гарнизон–то наш отдельно от города, им что Совет, что вахуриты… Но у старика и тут нашлись друзья.
— А кто этот нищий, что меня привел?
— Ну, о Наибе давно говорили, что город — его паутина. У него всегда были банды молодчиков. Ну вот, он поднял гарнизон, своих бандитов, собрал, кого мог, и назвался подлинной властью.
— Постой, это что же… весь хаос, погромы, уличные бои… Я думал, в Сакаре бунт, а выходит, один человек не захотел терять власть?
— Как видишь, я тоже здесь, — надулся Такани. — Не один, были и другие… примкнувшие. Но получается так. А что, бывает иначе? Богач подумал свое, вельможа свое, каждый меряет своим локтем и упрется бараном… а
