Босые ноги, мягко топая по асфальту, несли меня вперед, сердце работало как мощный мотор, бег ускорялся и ускорялся. Я не представляла, куда бегу и зачем. Каждый миг был таким наслаждением, что ни одна мысль не приходила в голову.
Я добежала до сквера и свернула в аллею: остатки разума подсказывали, что здесь никто не попадется навстречу. Разум ошибся. Неподалеку раздался лай, к нему присоединился еще один голос, и еще один, и еще… Через несколько секунд они слились в хор, и стало ясно, что собаки взяли мой след.
«Стае не попадайся» – так, кажется, сказал Гурген? Неужели я попалась?
Бег оставался быстрым и плавным, но радость исчезла. Я просто старалась убежать от висящей на хвосте стаи и чувствовала, что не удается. Страх нарастал, сдавливал глотку, сбивал дыхание, повисал ледяной тяжестью на плечах. Вдруг что-то неуловимо изменилось, тротуарные плитки стали огромными и замелькали прямо перед глазами. Какой-то непривычный груз сзади мешал бежать. Я чуть опустила голову – и увидела лапы, покрытые темно-рыжей шерстью. Это были мои лапы. А сзади оказался хвост – пушистый рыжий хвост с белым кончиком. Едва дыша от ужаса, я скосила глаза и увидела свою тень – человеческую. Тень голой растрепанной женщины бежала рядом, яростно работая локтями.
Неизвестно откуда я знала: это моя человеческая душа несется тенью рядом со мной. Неужели мы не убежим?
Они показались на другом конце аллеи, захлебываясь лаем. А я безнадежно сбавила темп, да и лисьи лапы куда короче человеческих ног.
Четверка разномастных уличных псов мчалась ко мне, а я стояла, вывалив язык и тяжело дыша, вздрагивая всем телом. Бежать сил не было – подгибались лапы. И что-то еще происходило во мне, странное и непонятное: что-то клокотало в груди и горле, рвалось наружу.
Грязно-белый пес с коричневым пятном на морде вырвался вперед, стелясь над землей.
– А-а-а!
Я закричала, но крик прозвучал только в голове. Из моей пасти ударила струя огня, и в этой струе пес превратился в огненный клубок, с воем крутящийся на земле. Клубок огня рос, увеличивался с каждым ударом моего бешено стучащего сердца, и сквозь вой пробились те звуки, которые человек произносит первыми в жизни: «Ма-а-а-а!» Остальные псы кинулись наутек. А я застыла словно соляной столп, глядя на ревущее пламя. Только через несколько секунд я очнулась и бросилась прочь – куда угодно, прочь от живого костра, от запаха паленого мяса, от крика, который не умолкал, хотя делался тише и тише.
Пришла в себя я только в нашем дворе – и уже человеком. Страшно хотелось есть, ноги подгибались от утомления, в глотке першило. Оставалось попасть домой, но как? Дверь в подъезд не закрывается, но как открыть дверь квартиры? Кидать камушки в окно детской? И что подумают Катька с Дашкой, увидев меня нагишом в ночном дворе? Да и промазать могу.
Оставался один путь – через балкон. Слава богу, на первом этаже поставили очень удобную решетку: из шестиугольников, похожих на пчелиные соты. А хозяин нашей квартиры решетки не ставил и не собирается этого делать. Лезть – и немедленно, пока не успела испугаться…
Я зачем-то обтерла руки о бедра и полезла по решетке соседского балкона, стараясь не шуметь и не думать, что будет, если меня увидят. Скажу, что страдаю лунатизмом. Совру что-нибудь. Только бы не сорваться.
Когда я перелезла через парапет своего балкона, меня затрясло. Живот и руки расцарапаны, перемазаны ржавчиной, облеплены чешуйками отслоившейся краски. Я сидела на бетонном полу балкона и тихо скулила. Дрожь отпустила только под горячим душем. Завернувшись в полотенце, я прокралась на кухню, доела остаток тушеного мяса с картошкой и почувствовала, что голодна по-прежнему. Ничего готового больше не было, и я ополовинила кастрюлю с собачьей кашей, приготовленной Максу на неделю вперед. Заглатывая овсянку с редкими кусочками мясной обрези, старалась не думать, что такое ем и как эти обрезки выглядели в магазине Вартана. Мне было все равно, чем набивать черную дыру, неожиданно открывшуюся в желудке.
Утолив голод, я на цыпочках прошла в спальню и легла в постель, прикидываясь сама перед собой, что ничего особенного не случилось. Ну, подумаешь, меня чуть не разорвали собаки. Всего-то делов, превратилась в лису и вдобавок оказалась ходячим огнеметом… Стоило закрыть глаза, и опять передо мной крутился огненный клубок, надрываясь криком. Криком… собака не могла издавать таких звуков!
Обнаружилось, что я сижу в постели и тихо мычу сквозь зубы, вцепившись обеими руками в волосы, раскачиваясь, словно от сильной боли.
«Не попадайся стае», – сказал Гурген. Так, значит, это были не просто собаки? Или не только обычные собаки? Кого же я убила? Пусть не я, а оборотень, но мне-то от этого не легче!
«Ма-а-а!» – кричал клубок огня – человеческим голосом, не нужно себя обманывать.
Я жива. Пока что жива. Но что теперь будет? Что бы там ни было, а надо попытаться уснуть. Я уснула, и сон перенес меня далеко, очень далеко.
Вокруг простиралась равнина, поросшая высокой травой. Перед глазами была черная конская грива. Мои руки держали поводья – но я никогда не носила браслета из красной яшмы! И эти руки не мои: слишком маленькие, без привычного шрама на левом запястье.
На меня хлынул поток чужих мыслей и чувств, накрыл с головой, завертел, понес за собой как соломинку.
Господин давно хотел взять меня на соколиную охоту. Он восхищался тем, как я езжу верхом, и пожелал, чтобы я оделась как те принцессы-воительницы с Запада, о которых мы вместе читали в китайских романах. Пусть у меня нет рыжих волос и зеленых глаз, но легкая позолоченная кольчуга и усыпанный драгоценными камнями кинжал из княжеской сокровищницы напоминают, во что мы с господином играем сегодня. Сзади покачиваются в седлах служанки – юных сестер-близнецов я купила втайне от господина за огромные деньги. Дала им новые имена: Чунь-хун и Чунь-пин, Весенний Аромат и Весенний Ветер. Обучила их искусству яшмовых покоев и приобщила к нашим играм: в спальне и везде, ибо для моего господина жизнь – это игра. И сейчас они играют телохранительниц степной принцессы – это они-то, дочери рыбака из глухой деревушки!
Молодой дайме не наигрался в детстве. Отец умер рано, и властная мать растила сурового воина, честолюбивого и образованного, так и не заметив смешливого мальчишку, мечтающего о приключениях и чудесах. Он быстро понял, как угодить матери, и хорошо изображал такого сына, какого та хотела иметь и которого у
