Присоединяйся и перехватывай рычаги управления, пока он тебя не прибил. Ведь ты пока жива, а он не может вынести, что живы все, кроме нее, Полины.
Дыши в такт. Зеркаль. Слушай. Лови все, пока он выговорится. Включай уважение и приятие… Доверие исходит от тебя, отражается и возвращается к тебе. Вот его лицо чуть ожило, ослаб зажим челюстей и губ.
– …ведь все было как всегда! Ну замкнулась в себе, с нами почти не общалась – думали: ладно, переходный возраст, влюбилась, все через это проходят. Таня… жена… пробовала ее разговорить – так и не получилось. Решили оставить в покое, сами такие были в свое время. Потом стала в ванной запираться. Моется, моется, по часу и больше. Потом руки у нее какой-то сыпью покрылись, расчесывала их до крови. Таня ее сюда к дерматологу водила. Мази всякие, болтушки – стало лучше, но ненамного. Переживали, что не проходит, но дерматолог говорила, что у них подолгу лечатся. Но не с крыши же из-за этого бросаться! Она одна у нас, других не нажили… Я все по командировкам, страшно было еще рожать: одного ребенка матери на ноги поставить тяжело, но можно, а двоих – сами знаете. Я так сына хотел, а когда третьего оттуда привез хоронить, решил: не надо. Насмотрелись с Таней, как офицерские вдовы сирот поднимают. А у меня никого не было, кроме них. Служба и они – и все. Мои женщины! Полина так на Таню походила, только глаза мои, у Тани карие… были. Вот сейчас на пенсии, комиссовали по ранению. Квартиру получили, обжили – жить бы да жить. А жить некому. И зачем? Вот вы скажите – зачем?
Пора.
– Я скажу, только сначала вы ответьте на вопрос, хорошо?
Веки приопустились – в его системе знаков это «да».
– Вы воевали?
– Да.
– Друзей теряли?
– Да.
– Вы их помните?
– Да.
– Пока вы их помните, они живы. Вы их последняя возможность жить. Ведь вы с ними разговариваете?
– Откуда вы знаете?
– Просто я со своими разговариваю.
– И вы тоже?
– И я.
– Кто у вас?
– Родители и бабушка.
– И они вам отвечают?
– Конечно.
– А я думал, что я сумасшедший. Но вы с ними тоже разговариваете, и вы психиатр – наверное, не сумасшедшая…
– Не вы первый, не вы последний и не я. Был человек, который все это описал, но и он, конечно, первым не был.
– Кто это?
– Франкл. Виктор Франкл.
– И что он написал?
– Вы можете прочесть сами. В хорошей книге каждый найдет свое. Она называется «Сказать жизни „Да“».
Веки приопустились – информация принята. Ох, непростой полковник, не в пехоте он воевал… Разведка, ФСБ? Не мое дело, да и какая разница.
– Книгу я найду. А к вам я могу прийти еще?
– Пожалуйста. Расписание на двери.
– Я знаю. Сначала во сне видел, а потом наяву. Так бывает?
– У вас же так и получилось.
– Мне приснился этот коридор. Будто иду по нему и вижу впереди Полинку. Иду за ней и себя не помню от счастья: жива, все просто приснилось, сейчас зайдем к дерматологу и домой, к Тане. Иду все быстрее, быстрее, а догнать ее не могу – она исчезает, а я утыкаюсь в вашу дверь. Проснулся – вся подушка мокрая… Подумал, что это не просто так, – и пришел. К вам надо записываться?
– Нет.
– Я приду.
– Приходите, когда сможете.
– Разрешите идти?
Вот те раз. Он меня что – за генерала принимает?
– Да, конечно. До свидания.
Я успела привыкнуть к тому, что меньше и меньше нуждаюсь в сне, но по привычке укладывалась в кровать. Это единственное время, когда можно побыть одной, лицом к лицу встретиться со страхами, обдумать, что делать дальше. И попробовать смириться с мыслью, что мне, скорее всего, предстоит жизнь лисы-оборотня. Подумаешь, всего через пятьдесят лет смогу обрести человеческий облик… Если доживу. Если до того времени не сдохну с голоду, не попадусь охотнику или собачьей стае. Пусть даже так, но удастся ли мне сохранить свое «я»?
В любом случае Генка и девчонки проживут бо́льшую часть жизни без меня. Как быстро они меня забудут? Лучше, чтобы это случилось как можно скорее. Но я еще поборюсь за то, чтобы остаться собой, и буду бороться до последней минуты – как тогда, в море у Русалкина камня… «Исполнись решимости и действуй» – это выбор благородных.
В конце концов, ничего необычного не происходит. Я всего-навсего узнала дату своей смерти. С чем еще можно сравнить то, что мне предстоит? Воин прежде всего постоянно помнит, что он должен умереть, лишь тогда он сможет насладиться долгой жизнью. Так сказано в книге «Хагакурэ». А разве я сейчас не на войне? Только нет ни фронта, ни тыла, ни резервов. Я сама себе оружие, полководец и солдат. И не с кем об этом поговорить, кроме моего противника.
– Ты пытаешься поддержать меня, Хино-сан? Подбрасываешь мне цитаты из книги, которой я никогда не читала? Спасибо и на этом. Мы с тобой сцепились, как боксеры в клинче, а кто-то, сухо веселясь, наблюдает за схваткой. Зрителю все равно, кто победит, – ведь ему „только б вечность проводить“, как писал поэт, которого ты наверняка не знаешь. Сейчас он против меня, но и не за тебя, Изуми! Зрителю все равно, что с нами будет. Он развлекается. Блокирует мои ходы, ставит мне ловушки, втягивая в чужие беды и проблемы, отвлекая от того, что происходит со мной, – а песок сыплется в песочных часах, и его все меньше и меньше.
Кто он? Чья это извращенная логика: обрадуйся тому, что становишься оборотнем, – и останешься человеком?
А что, если он безумен? Или это я потихоньку схожу с ума, разговаривая с живущим во мне оборотнем? Время работает против меня. Против меня всё, но я не сдамся. Слишком многое поставлено на карту.
Оборотень живет во мне, растет, набирает силы – как росток, который проламывает асфальт, стремясь к солнцу. Росток ни в чем не виноват. Он просто хочет жить – как ты и я.
Поговори со мной, Хино-сан. Скажи мне что-нибудь. Мне так страшно и одиноко в осенней ночи – как и тебе, наверное. Скажи мне что-нибудь, Изуми…
– Карма. Это карма.
В уже привычном полусне мне начал слышаться далекий ритмичный гул, словно где-то шумело море. Он звучал негромко, не делаясь ни слабее, ни сильнее, и в конце концов в нем стали различимы слова.
Я прислушивалась изо всех сил, но смогла уловить только конец фразы:
…о, как тяжко идти, как горькопо тропе ночных сновидений!Тропа лежала передо мной, как мост из густой серебристой паутины, уходящий вперед и вверх, окруженный со всех сторон тусклым мерцающим светом.
