В общем, приемник решили бросить здесь, среди забитых песком самолетов, хоть это и означает, что теперь мы полностью отрезаны от мира. Оно и к лучшему. Несмотря на усталость, мы невозмутимо нацелены продвигаться на запад.
Из неожиданного: Штайнер вернулся с бутылкой калифорнийского бренди, которое, по его словам, сделано из «сладких капель дождя над Тихим океаном». Он сидит в кабине «Сессны» и пьет в одиночку, прямо пророк Илия в колеснице. Странно, но мне кажется, что теперь всем нам в пустыне комфортнее, чем Штайнеру. Он осознает, что променял Атлантику на песчаные моря Кентукки и Иллинойса – и мы с этими песками заодно.
* * *28 июля. Сент-Луис, штат Миссури. Шоссе 70
Наконец-то добрались до берегов Миссисипи. Делаю эту запись на мостике великого парохода «Адмирал». Когда мы доедем до Калифорнии – если доедем, – я не удивлюсь, увидев пересохшим даже сам Тихий океан. Орловский три дня провалялся с лихорадкой из-за зараженной воды. Следить за дистилляцией особо не успеваю, так как взламывать двери мотелей и ограды – работенка не из легких. Больным Грегор лежал в номере гостиницы в Маунт-Вернон, и в бреду ему чудилось, что он президент США – поразительно, как детально он все описывал. Подыгрывая его фантазии, я притворился начальником штаба, называл его не иначе как президент Оруэлл и обещал построить еще один Белый дом на западе, в Беверли-Хиллз, где он будет жить в окружении гламурных экономистов и кинозвезд. От всего этого Орловскому и правда полегчало – потакать людским фантазиям невероятно легко. Штайнер наблюдал за происходящим с неодобрением; пистолет под его накидкой меня беспокоит. Он видит, что я всеми манипулирую, но не знает зачем. Первыми поселенцами тоже когда-то двигали их мечты и фантазии.
И все же, благодаря моим стараниям и тщательно дистиллированному виски «Джонни Уокер», Орловский поправился. Сегодня по дороге к Сент-Луису я глянул на провисшую Арку, известную под названием «Врата на Запад» – в таком виде она стала похожа на рекламу последнего бигмака – и в шутку назвал его Грегори, а он мигом откликнулся, пусть и с подозрительной улыбкой. Настрой у всех на удивление хороший, в самый раз для родины Марка Твена. Анна теперь и днем накладывает макияж. Иногда ее лицо смахивает на маску для Хэллоуина, но я все равно стараюсь добывать для нее косметику, ведь в этих жутких старинных средствах содержатся масла, которые защищают кожу (надо признаться, когда Анна стирает все это с лица, увиденное поражает не только ее одну). Есть некая ирония в том, что она намеренно пытается быть похожей на ту синеволосую Разведенку – ради меня в особенности.
Риччи начал пользоваться кремом для лица от солнца, и я предложил всем остальным последовать его примеру. Помада тоже отлично бережет кожу. Представляю, какой странный был у нас вид, когда мы слезли с верблюдов у дамбы и стояли там, глядя на пересохшее русло Миссисипи. Судя по укрепленным пристаням, оградам из колючей проволоки и мешкам с песком вдоль берегов, река обмелела не сразу, и люди охраняли остатки грязного ручейка до последней капли.
Как ни странно, мы даже не расстроились, а скорее, наоборот, почувствовали облегчение, обнаружив, что Миссисипи пересохла. Завтра снова в путь, по следам бесстрашного охотника Дэниела Буна!
* * *19 августа. Канзас-Сити, штат Канзас. Шоссе 70
Будто в полусне, мы перемещаемся по окутанному желтым песком и янтарным воздухом миру. Мы в самом центре пустыни, бескрайней Сахары, протянувшейся через континент, и все вокруг кажется нереальным. Опалового оттенка деревья и песчаные пальмовые сады среди бесконечных пригородов, заводов, торговых центров и тематических парков, притихшие и забытые под покровом тусклого света.
Утром, по приезде в Канзас-Сити, между нами состоялся неторопливый спор по поводу того, где именно мы находимся. Я все показывал на дорожные знаки, но Грегора опять лихорадит, вот он и уверен, что это Сан-Клементе, давнее убежище Никсона на побережье Калифорнии. Твердил что-то про оздоровительное влияние морской воды и озона. Риччи с Анной настаивали, что перед ними озеро Тахо, и уже были готовы раздеться и нырнуть в ближайшую дюну. Дабы предотвратить это, я сделал вид, будто хожу по воде, и они в изумлении уставились на меня, как на мессию. Впечатлило даже Штайнера, и тот кратко махнул мне рукой.
Пустыня все-таки пробралась в наши головы, теперь мы мыслим категориями золы и песка. Ландшафт Канзаса – это замысловатый набор шифров, ряд таинственных психологических противоположностей. Здесь можно мысленно убить кого-то, можно увидеть подтверждение собственной божественности в очертаниях дюны.
Трудно сказать, о чем думает каждый из нас, восседая на верблюде в белых одеждах, с обожженными солнцем лицами в пятнах румян и помады. Анна держится рядом со мной, размалеванная, точно гарпия. Естественно, я контролирую раздачу воды, но она-то знает, что судьба экспедиции зависит от меня. Риччи я не доверяю – этим утром я помогал ему слезть с пошатывающегося верблюда и увидел, что в кобуре на запястье у его спрятан небольшой пистолет, не говоря уже о кольтах с жемчужными рукоятками.
Штайнер полностью отдался пустыне. Держится особняком, почти не разговаривает, иногда без предупреждения пропадает на два-три дня и возвращается к вечеру с канистрой ржавой воды. Замечает ли он городской пейзаж вокруг, осознает ли, что находится в залитом солнцем музее Соединенных Штатов? Час назад Штайнер отправился в Канзас-Сити, безлюдную столицу огромных автомобильных заводов, складов и небоскребов, но он увидит там лишь старый пограничный город. Штайнер ждет последней перестрелки на скотоводческой ферме О. К. Коррал, чтобы окончательно убедиться в своем недовольстве человеческой расой.
* * *28 августа. Топика, штат Канзас. Шоссе 70
Неудачный день. Ничего не клеится, почти все время уходит на поиски воды. Кругом засуха, бескрайние пересохшие земли, столько пустых бассейнов я еще не видел. Верблюд Орловского сдох. Пока мы со Штайнером переносили вещи, Риччи тайком пробрался к шести канистрам, которые я собрал с таким трудом. Я застал его прямо на месте преступления – весь подбородок и руки были в ржавчине. Риччи выглядел безумцем: одетый в
