Поэтому он напрочь ошарашен при виде смутной женской фигуры, лежащей на земле в обнимку с винтовкой – ее словно вынесло на дорогу, в пятно отражающей разметки.
Все его пассажиры молчат как убитые. Болан медленно-медленно подъезжает и тормозит перед бесчувственной женщиной.
– Срань господня, – бормочет Дорд, – это она?
Болан готов ответить «да», хотя понятия не имеет, как выглядела та женщина, знает только про красную машину, которую она не додумалась прихватить с собой для опознания.
– Должно быть, – отвечает он.
– Может, это ловушка, – предупреждает Мэллори.
Болан, хоть и фыркает, понимает, что Мэл права. Кто угадает, что на уме у этих… этих…
– Тащите ее в машину без разговоров, – велит он.
Выбравшись наружу, все нерешительно окружают лежащую женщину.
– Хорошенькая, – оценивает Дорд.
Они поднимают ее и волокут к машине. Болан кивает на заднюю дверь, но Дорд, ухвативший находку за лодыжки, проходит мимо.
– Ты куда это? – осведомляется Болан.
– В багажник. Чего бы… не сунуть ее в багажник.
– С какого хрена в багажник? – удивляется Мэллори.
– Ну, я всех вырубившихся так вожу, – объясняет Дорд.
Мэл с Боланом переглядываются. Мэл пожимает плечами.
– В багажник так в багажник, – уступает Болан.
Багажник «Хонды» не предназначен для комфортной перевозки бесчувственных женщин, однако Болан с компанией стараются как могут (главное – отшвыривают запаску и расстилают на освободившемся пространстве плед).
– А винтарь куда? – спрашивает Дорд.
Болан оглядывается. И с удивлением узнает чертову пушку, которую Ди приволок в «Придорожный».
– Как эта б… – Болан обрывает себя и качает головой. – Все равно. Давай и ее. Только не к ней в багажник! Брось на заднее сиденье, что ли.
Затем они возвращаются по местам, кое-как разворачиваются и тащатся вниз.
Что-то, соображает Болан, слишком легко все вышло.
Его подозрения не унимаются от бодрого заявления Дорда:
– Ну вот, проще простого!
– Ты знал, что она там окажется, Том? – спрашивает Мэл.
– Нет.
– Так думаешь, все-таки ловушка? – продолжает она.
Болан молчит.
– Думаешь, Том?
– Лишь бы убраться с гребаной горы, а там узнаем, – бурчит он.
И, к общему облегчению, им это удается: съезжают без происшествий, только с обочины дороги глянул на них светящимися оранжевыми глазами олень и канул в темноту.
– Выбрались? – спрашивает Дорд. – Сумели?
– Тихо! – цыкает Болан, чувствуя себя как на укрывающейся от сонаров подводной лодке.
Сумели. Ушли. Выбрались. Почти выбрались. Есть надежда, что странный городок со странными обитателями, с их застывшими взглядами, останется неприятным воспоминанием, байкой из серии «Ты не поверишь, что со мной было».
И тут с неба слышен треск.
– Гром? – удивляется Дорд, прижимаясь лбом к стеклу.
– Не может быть, – возражает Мэллори. – Ни облачка…
И все освещается бело-голубой вспышкой.
Слышен не столько взрыв, сколько мощный треск: то ли кто-то пернул, то ли рванул прямо над ухом гигантскую застежку-молнию. Болана бросает на стенку машины, бьет головой о стекло, а нога, над которой он еще отчасти властен, давит на тормоз. А машина уже наполняется дымом – не вкусным дровяным дымком, а едким, ядовитым и каким-то электрическим смрадом.
Ничего не видя, Болан может только надеяться, что сумел остановить машину.
– Что за нах?… – орет он.
Слышно, как справа, на соседнем сиденье, кашляет Дорд. А Мэллори молчит, и Болан оборачивается к ней, сам не зная, чего ожидать, но предчувствуя кровь и кости.
Заднее сиденье обгорело дочерна. Через обугленную обшивку сквозит проволочный каркас. Заднее и правое боковое окна оплавились, в рамах видны оплывшие дыры.
А Мэллори… с Мэллори, кажется, все в порядке. Целехонька.
Но на Болана она смотрит с легким удивлением. Потом обводит глазами продымленный автомобильный салон.
– А, я здесь уже бывал, не так ли?
– Что? – Голос Болана похрипывает от дыма. – Мэл, ты в порядке?
Мэллори опускает глаза. У нее под ногами здоровенная винтовка, прихваченная вместе с той девицей.
Мэллори поднимает ружье, вертит в руках, будто не слишком понимает, что это такое.
– Большой, – произносит она.
Дорд все стонет, никак не может откашляться, цедит грязную брань.
– Аж затылок опалило, – добавляет он.
Мэл смотрит в затылок Дорду, наводит винтовку на спинку его кресла и сдвигает предохранитель.
– Мэл? – окликает ее Болан. – Мэл, ты что…
Она спускает курок.
Выстрел пробивает насквозь спинку, Дорда и то, что осталось от ветрового стекла. У Дорда взрывается живот под грудиной, дым завивается струйками вокруг траектории пули.
Дорд, ахнув, обвисает на предохранительном ремне. Кровь заполняет дыру в его груди и льет через край, пятная белую рубашку на животе. Болан хочет выкрикнуть: «Какого беса, Мэл?», но та с резким «клик-клак» взводит курок, поднимает чуть выше и снова стреляет.
На этот раз пуля выходит между ключицами, захватывая часть шеи. Дорд валится вперед, заливая кровью серый гладкий ремень безопасности, и больше не шевелится.
Мэллори смотрит на Болана. Что-то у нее с глазами – в них что-то трепещет или мелькает, как в наполненном мошкарой абажуре.
– Мэл? – зовет Болан.
Взведя курок, она наводит ствол на него. Последнее, что он видит: черный глаз дула, ее рука и завиток дыма.
Мона приходит в себя от взрыва. Сперва относит его к той чертовщине, что проделывает с ней Первый, но тут же слышит крики и кашель. Что бы ни случилось с ней, что бы там ни задумал Первый, что-то пошло не так.
Куда, черт побери, ее занесло? Куда бы ни занесло, тут темно. Она шарит вокруг себя, нащупывает под одеялом что-то твердое, круглое и почти сразу распознает предмет.
«Так-так, – соображает она. – Я в багажнике. Положение… не из лучших».
Что тут же и подтверждается звуками выстрелов. Не узнать этот звук невозможно: палит крупнокалиберная винтовка, может, ее собственная, которой в багажнике рядом не обнаружилось. Крик срывается на высокую ноту – кто-то поймал пулю. После нового выстрела крик обрывается, и это очень, очень плохой знак.
Кто-то что-то спрашивает. И винтовка стреляет еще один, последний раз.
Тишина. Мона ждет хороших звуков. Может, даст бог, звука сирены.
Но это же Винк. Она не припомнит, когда в последний раз слышала сирену. Да хотя бы видела патрульную машину.
Чуть поскрипывают рессоры – видимо, кто-то в машине передвинулся с места на место. Пищат по-цыплячьи пружины сиденья, гнусаво щелкает дверная ручка, и по асфальту, приближаясь, стучат шаги.
Не слишком понимая, чем это поможет, Мона изображает обморок.
Над ней появляется полоска света. Чуть-чуть приоткрыв одно веко, Мона разглядывает женщину, довольно миловидную, но в сомнительной пристойности наряде. Ее Мона видит впервые, зато сразу узнает трепет движения в ее глазу, где никакого движения быть не должно.
Женщина, хмыкнув, захлопывает крышку багажника.
Шаги явно удаляются. Вот их уже не слышно вовсе.
Наступает тишина.
Тишина длится очень-очень долго.
И Мона говорит:
– Ни фига себе.
Глава 52
Миссис Бенджамин не слишком разбирается в технике первой помощи, но общие принципы, кажется, усвоила: что внутри тела, то внутри и должно оставаться. А если оставаться не хочет, надо заставить
