Мона в первый раз начинает осознавать настоящую мощь своей Матери.
Но едва пропадает Первый, с Грэйси происходит перемена. Девушка замечает ее не сразу – она скрючилась на земле, всхлипывает… но вот волосы ее встают дыбом, словно она коснулась генератора Ван де Граафа. Всхлипы замирают, она недоуменно поднимает ресницы.
Мона чуть не подскакивает на месте: глаза у Грэйси стали черными как уголь.
– Что со мной? – спрашивает девушка. – Что… что случилось? Мона?…
Мона в свою очередь спрашивает:
– Парсон?
– Передача силы, – говорит тот.
Грэйси начинает очень часто дышать. Потом вопит, как от страшной боли. Она встает, но в ее движении есть что-то неестественное – руки обвисли, тело подается вперед, и Моне кажется, что не девушка встает, а ее поднимают…
«Неужели, – думает она, – мистер Первый снова играет в куклы?»
Грэйси вскидывает руки к небу. Она уже не кричит, она медленно поднимается в воздух, всплывает футов на девять и обращается лицом к гиганту. Воздух вокруг нее мерцает, словно тело излучает сильный жар, а ее кожа обесцветилась, стала белой как бумага.
– Я никогда не понимал, – рассуждает Парсон, глядя на эти ужасы, – зачем он сделал ее подобной себе – нам. Для милых забав это было ни к чему. А потом я понял – он ее готовил. Хотел оставить для нее выход. Он решил передать ей свою способность пробивать окружившую Винк ограду, сбежать из плена, освободиться. Естественно, во всем Винке такой силой обладал только мистер Первый. А единственным способом ее предать была…
– Смерть, – тихо договаривает Мона.
– Да.
Тело Грэйси понемногу расслабляется. Волосы на голове укладываются на место. И вот она уже медленно, грациозно опускается на мостовую. Впрочем, стоит она так, что Моне кажется – все еще парит над землей; будто, пожелай она, взвилась бы в атмосферу с воем реактивного двигателя и не вернулась бы никогда.
– Грэйси, – обращается к девушке Парсон (и Мона с удовольствием отмечает некоторую опаску в его тоне), – ты в порядке?
Грэйси молчит.
– Ты меня слышишь, Грэйси?
Девушка кивает.
– Ты понимаешь, что произошло, Грэйси? – спрашивает Парсон.
– Отчасти, – тихо отвечает она. Голос у нее пустой и гулкий, словно отдается во множестве пещерных ходов.
– Тогда ты понимаешь, что это не навсегда, – продолжает Парсон.
Грэйси снова кивает.
– Сколько у нас времени? – спрашивает Мона.
– Может, час, может, меньше, – говорит Парсон.
– Это оно?
– Да. Полагаю, это изменение имело целью лишь вывести Грэйси из Винка. – Он оглядывается на быстро приближающегося к городу гиганта. – Вместе с нами, если все пойдет соответственно.
– Какого черта «если»?
Детское личико Парсона покрывается потом.
– Если не ошибаюсь… схватка Первого с матерью пошла не совсем так, как он предсказывал. Он думал продержаться дольше, чтобы мы успели приготовиться. Должно быть, забыл, как сильна Мать.
– К чему приготовиться? – не понимает Мона.
– Я сказал вам, где находится дикарь, – отвечает он. – Но Мать подходит слишком быстро, и я не знаю, что с этим делать. Такое, мисс Брайт, не было предсказано. Не ждал я, что времени будет так мало.
– Значит… вы не знаете, что делать?
– Все пошло не по плану, – качает головой Парсон. – Я мог бы попробовать к нему вернуться, но у нас всего несколько минут и… вряд ли получится. Простите.
Мона оглядывается на Грэйси.
– Есть идеи?
Девушка угольными глазами уставилась в пространство, голову склонила к плечу. Ее как будто опоили сказочным зельем. Мона ей завидует – самую малость.
И, со вздохом ругнувшись себе под нос, берется за винтовку.
В голове у нее сцепляются зубья шестеренок.
Что ни говори, в глубине души каждый техасец твердо верит, что любую проблему можно решить большим калибром.
– По-моему, у меня есть идея, – тихо говорит Мона, – но совершенно отчаянная.
Парсон смотрит на приближающегося гиганта.
– Ну, лично я вполне отчаялся.
Идея в голове у Моны собирается, оформляется, раскрашивается…
«Ну и дурь же», – думает она про себя. Так оно и есть. Потому что для этого необходимо, чтобы множество разных вещей случилось в нужное время определенным образом, а Мона успела близко познакомиться с, мягко говоря, причудливыми законами Винка. Но либо так, либо сидеть и ждать.
– Парсон, – просит она, – возьмите мою… девочку.
– Я?
– Да, вы. А Грэйси… думаю, ты с этим справишься куда лучше меня.
Она протягивает девушке два ручных зеркальца-линзы. Парсону приходится подтолкнуть девушку, чтобы та очнулась. Грэйси смотрит на зеркала и берет по одному в каждую руку. Зеркала сразу начинают мерцать, подергиваются жемчужным налетом.
– Будем считать, это значит «да», – говорит Мона и, встав, глядит на дочь, которая на диво живыми глазами уставилась на подходящего гиганта.
Моне больно смотреть на нее. Крошечное, независимое существо, сидящее на сгибе руки и играющее с ее левым ухом. Видеть в этих глазах мысль – ошеломительно.
«Если мне сегодня умирать, – думает Мона, – я умру счастливой. Потому что всякий мир, в котором ты есть, – хороший мир».
Но умирать сегодня она не намерена.
– Я тебя отдам ненадолго, – шепчет Мона дочке, – но ты не бойся. Я вернусь. Я только на минутку. – Она протягивает малышку Парсону. Ребенок тотчас начинает протестовать.
– Что вы задумали? – спрашивает Парсон, принимая девочку.
Мона объясняет.
– О, – говорит Парсон, – ох, ничего себе!
– А то как же. Вы летите на площадь, хорошо? А ты, – оборачивается она к Грэйси, – давай на плато. Ты сможешь быст…
Грэйси улыбается Моне, сверкнув черными глазами, и, словно шагнув за невидимую стену, исчезает.
Двое оставшихся таращатся на пустое место.
– Похоже, она может и вправду быстро, – отмечает Парсон.
Мона оглядывается на столовую гору, словно ожидает увидеть Грэйси на вершине.
– Надеюсь, она уже на месте.
– Придется исходить из этого. Вы точно решились?
– Ничего лучшего в голову не приходит. Только слушайте – если что пойдет не по плану, хватайте малышку и бегите. Плевать мне на ваше «не могу покинуть Винк», придумайте что-нибудь. И за мной не возвращайтесь. Главное – ее вытащить. Поняли?
Парсон кивает.
– Хорошо, – говорит Мона. – Тогда начинаем.
И, развернувшись, она бросается через дорогу.
Глава 62
Выбранный магазинчик – это багетная мастерская – Моне приходится взламывать, а потом она сразу проходит в глубину. Картины на стенах вздрагивают при каждом ударе и повисают под новым наклоном. Мона ищет в себе страх, но, после того как она отдала дочь, все для нее будто онемело.
Она срывает со стены зеркало вместе с тонкой, полупрозрачной занавесочкой. Поднимается по лестнице на самую крышу и, хотя опасается поднять голову, видит, как туша гиганта прокладывает себе путь через Винк. Трубы, кирпичи, фонарные столбы разлетаются шрапнелью.
– Дерьмо, – бранится Мона. Ей представлялось, времени у нее будет больше.
Она видит в городском парке Парсона и на руках у него…
– Иисусе, – выдыхает Мона. Дочка бьется в истерике, орет во всю мощь легких. «Это недолго, маленькая. Совсем недолго. Продержись немножко».
Она заворачивает зеркало в тюлевую занавеску, чтобы
