– Здесь мы расходимся, – говорит миссис Бенджамин. – Я воспринимаю это не так серьезно. Это пустяк, развлечение.
– И вот к чему оно привело, – напоминает Парсон. – В нашей семье умирают. А нам было сказано, что мы никогда не умрем.
При слове «семья» в голове у Моны всплывает давно обосновавшийся там вопрос.
– А… при чем тут моя мать?
– Что? – вскидывается Парсон.
– Моя мать? Она-то тут при чем?
– Ни при чем, – уверяет миссис Бенджамин. – Я уже говорила, что сомневаюсь, бывала ли она здесь, а если и бывала, то никак не замешана.
– Бывала и замешана, – говорит Мона. – Я уверена.
Миссис Бенджамин, хоть и нездешняя, как видно, набралась человеческих привычек, потому что сейчас шумно фыркает.
– Она была здесь, – объясняет Мона, – когда Кобурн начал работу. И перед отъездом что-то сделала с их долбаными зеркалами. Что-то в них поменяла. Думаю, это вас всех сюда и притянуло.
Парсон скребет подбородок. Миссис Бенджамин украдкой посматривает на него и находит в его растерянности оправдание своей.
– О таком нам не говорили, – признает Парсон. – Впервые слышу, что и прежде бывала связь с этими местами.
– Зачем ей это понадобилось? – спрашивает миссис Бенджамин.
– Я думаю, зеркала что-то с ней сделали, – говорит Мона. – В документах сказано, что она засматривалась в зеркала часами. По-моему, это и… свело ее с ума. Она не была шизофреничкой. Она что-то в них увидела. И, наверное, что-то увидело ее. Может, кто-то из вас.
– Если и так, – говорит Парсон, – для меня это тайна.
– И для меня, – поддерживает его миссис Бенджамин. – Я всегда считала, что все устроила Мать. Но какая-то женщина? Человеческая женщина? Как она могла… – Миссис Бенджамин каменеет, но выдох продолжается, и вместо окончания фразы из ее горла вылетает протяжное гортанное «иииииии». Круглые глаза мечутся в глазницах, начинают вращаться.
– Что это? – спрашивает Парсон.
«Ииии» обрывается, сменяется медленным вздохом.
– Здесь кто-то есть, – шепчет миссис Бенджамин.
– Кто? – спрашивает Мона.
Глаза миссис Бенджамин все вращаются с такой скоростью, что Моне чудится потрескивание соединительных тканей.
– Не знаю, – отвечает старуха. – Но они здесь, на моем участке. Они объявились мне. Даже не пытаются скрыться.
– Но ты их не узнаешь? – спрашивает Парсон.
– Нет, – говорит миссис Бенджамин.
Вопреки бесстрастным обмякшим лицам, эти двое выглядят очень встревоженными. Мона догадывается, что у их родичей – или созданий у них в головах – есть средства оповещать других о своем присутствии. А этот присутствующий проявил невоспитанность, отказавшись назваться.
Заметив на столе свой «Глок», Мона тянется за ним.
– Нет, – останавливает ее миссис Бенджамин.
– Что «нет»?
– Это бесполезно.
– Пуля между глаз – бесполезна?
– Ты, – говорит миссис Бенджамин, – исходишь из того, что там есть глаза. А их может и не быть.
Мона медлит, обдумывая это предположение.
– Помоги ему, – просит миссис Бенджамин. – Помоги ему уйти. Вытащи его отсюда. Помоги бежать очень быстро. Они пришли не за вами. Они, думается мне, за мной.
– Ну ни хрена… – цедит Мона и, схватив Парсона под руку, поднимает на ноги и чуть ли не взваливает себе на плечо. В свое время успела научиться. – А вам помощь не нужна? – спрашивает она.
– Конечно, помощь мне нужна, – признает миссис Бенджамин. – Но ты помочь не сумеешь. Это… скажем так, – семейное дело, как мне кажется. А тебе в наших сварах не разобраться.
Она молча выпархивает из комнаты, пурпурным призраком движется по коридору, оставив Мону хромать к задней двери и переваливать Парсона через изгородь. Рухнув на траву, тот стонет, и Мона, перепрыгнув сама, присаживается рядом. Смотрит.
Парсон цепляет ее за лодыжку пальцами.
– Нет-нет, вам даже рядом быть не надо.
Она обдумывает это. Затем подхватывает его и удаляется.
Солнце заползает под черное одеяло. Ласточки скользят в парке над самой травой, выхватывают из воздуха мошкару. Две черные белки, заслышав ее шаги на крыльце, замирают, оборачиваются, навострив ушки. У миссис Бенджамин больше терпения – через три минуты белки удирают прочь. Затем загораются уличные фонари, один, не совсем исправный, целую минуту шуршит, пока его лампа не заполняется светом.
Миссис Бенджамин стоит на крыльце, разглядывая улицу. Когда-то сущность, носившая до нее это тело, сидела на этом самом месте, рассматривая молнии, ныряющие на плато, как пингвин за рыбой. Сейчас все выглядит тише и намного спокойнее, но не менее смертоносно.
Миссис Бенджамин сидит.
Ждет. Смотрит.
А потом…
Ее взгляд выхватывает движение, затем распознает белую шляпу в тени под елью.
– Ну, выходи уж, – зовет она.
Тот не движется.
– Выходи же, – повторяет миссис Бенджамин. – Прояви вежливость. Не стой столбом.
Но он не движется.
– Выходи! – приказывает она.
Белая шляпа склоняется на сторону – едва заметно. Похоже, тому, кто ее носит, приятно видеть ее в такой досаде.
– Чего ты хочешь? – уже тише спрашивает она.
Долгая пауза.
– Чего? – спрашивает она.
– Чтобы ты, – отвечает голос, – прекратила.
– Что прекратила?
– Какой милый домик, – выговаривает голос. – Какой милый дворик. Какие хорошенькие цветочки. Уютное крыльцо. Подходящее место задрать пятки – если бедра выдержат. На твоем месте – а я не на твоем – я бы хотел провести здесь много вечеров.
– Пожалуйста, ближе к делу.
Шляпа качается взад-вперед, как корабль на волнах.
– Хотел бы я знать, – рассуждает голос, – можно ли пожелать расстаться с таким местечком. Нет, нельзя пожелать. Лучше остаться здесь. Остаться здесь, на своем крыльце. В своем городке. И не лезть в пустыню. Оставить то, что там есть, в покое.
Миссис Бенджамин поднимается.
– Кто ты?
Молчание.
– Выходи.
– Но если ты все-таки выходишь, – продолжает голос, – в пустыне тебя потерпят, только если у тебя есть цель.
– О чем ты говоришь?
– Я говорю о нас, – отвечает голос. – Помоги нам. Ты ведь с нами, даже если сама того не осознаешь.
– Кто это – мы? – настаивает миссис Бенджамин. – Кто ты?
Человек делает шаг из тени. На нем бледно-голубой костюм, а лицо решительно не поддается описанию – чисто выбритое, неприметное, лицо отца, преступника, брата, сына…
Но миссис Бенджамин его узнает.
– Мистер Дейрдри? – называет она. – Из… пышечной? Что вы здесь делаете? Вы не… вы в этом не замешаны. Я бы знала. Кто велел вам сказать мне это?
Он улыбается шире.
– Но, мистер Дейрдри… послушайте, эти дела вас не касаются. Кто бы ни послал вас, ни заставил вас, я сумею помочь, защитить вас от…
– Мистер Дейрдри, – говорит ей мужчина, – умер.
Эта фраза обрывает ее на полуслове. Он улыбается так широко, что ей видны зубы. И от улыбки исходит звук, словно где-то рядом с человеком звенит особенно назойливая цикада, словно она сидит у него на спине. От изумления миссис Бенджамин разевает рот.
– Что? Откуда ты… ты пришел с той стороны?
Мужчина молча улыбается.
– Нам известны… все, кто пришел с нами, еще здесь. Новых не было. Кто ты?
– Известно обо всех, – соглашается он, – кроме двоих. Их уложили в землю. Потому что они забыли.
– О чем ты говоришь?
Он не отвечает.
– Ты? – поражается миссис Бенджамин. – То есть это ты стоишь за смертью Веринджера и
