– Лазарь, Анна просила передать тебе, чтобы не вел себя как идиот. Что она имела в виду, как думаешь?
– Понятия не имею, – развел руками профессор.
– Как так? Ты же знаешь все на свете.
– Ну, у нашей Анны случаются такие оригинальные идеи, что даже мне они не по зубам.
– А вот я, мне кажется, понимаю, что она имела в виду, – медленно и весомо проговорила Лида. – И мне очень страшно.
– Почему, милая? – нахмурился и перестал изображать непонимание Лазарь.
– Мне мама говорила, что хорошо, конечно, дружить с мужчиной. Но страшно однажды обнаружить, что испытываешь к нему что-то гораздо большее, чем просто дружба, – а вы уже прошли точку невозврата. И он никогда не увидит в тебе кого-либо кроме друга.
– Лида…
Девушка немедленно зажала уши руками:
– Ой, лучше молчи! Сейчас ты скажешь, что я слишком юная, что мне еще нет семнадцати. И я слишком много пережила, и все еще в шоке. И что вообще мы разные, хоть и к одному виду принадлежим!
Пока она переводила дыхание, Лазарь воспользовался паузой:
– Вообще-то я совсем другое собирался сказать.
– Правда? А что ты?.. А, точно, нужно идти во дворец.
И пятнадцать отпущенных минут вышли.
Вскочившая со скамьи испуганная девушка лихорадочно пыталась понять, как оказалась в незнакомом пустынном месте, в окружении заснеженных деревьев, да еще в компании незнакомого парня весьма грозной наружности. И почему сжимает в руках браслет с двумя чисто мерцающими разноцветными камушками и двумя угасшими, темными.
ЭПИЛОГ
Будильник – мой самый страшный враг. Он крошит на мелкие кусочки мои сны, мои драгоценные, прекрасные сны, мою вторую, и главную, реальность. Я нащупываю его на тумбочке и отправляю в полет через всю мою не слишком просторную комнату в мансарде старого дома. Будильник бьется о противоположную стену, обиженно кряхтит и прикидывается мертвым. Но мама сшила ему прочную одежку из лоскутков старого пальто, так что следующим утром он опять возьмется за старое.
Некоторое время я лежу с закрытыми глазами и думаю о том, что впереди меня ждет еще один заурядный день со своими надоедливыми проблемами и заботами. Внизу звякает посуда, пахнет… о-о, блинчиками! Мама всегда знает, чем можно улучшить мое настроение в такую рань. Я вскакиваю и довольно бодро принимаюсь за утренние сборы.
А еще через полчаса я в панике покидаю наш дом, чтобы успеть на электричку. Прибегаю на станцию в последний момент, когда поезд уже стоит под парами. И первым делом замечаю на перроне ее – мою единственную подруг у.
Мила принадлежит к той полностью противоположной мне породе безупречных девушек, которые даже самым ранним утром ухитряются выглядеть свежими и ухоженными. Она машет мне рукой, показывая знаками, чтобы я неслась во весь опор.
Мы заскакиваем в вагон, успеваем занять последние два места, тесно прижимаемся друг к дружке, потому что третьей на нашей скамье оказывается тетка неописуемого размера.
– Ну, и смысл тебе таскаться на эту мерзкую электричку? – Я прикидываюсь недовольной. – Тебе же с въезда на автобусе быстрее и удобней.
– Просто захотелось сегодня пройтись по парку, – улыбается Мила. – Помнишь, как мы раньше часто там гуляли?
– Да уж, были времена, – вздыхаю я.
С Милой мы познакомились в самом конце десятого класса, случайно, на городском празднике. Я тогда только отошла после таинственной болезни, стоившей мне частичной потери памяти. И сразу пришлось идти в новую школу в ближайшем к нашему поселку микрорайоне. Где меня традиционно в лучшем случае не замечали, в худшем – шарахались. И это меня вполне устраивало.
Мила сама подошла ко мне на нашей пешеходке, которая в честь праздничного дня превратилась в скопление лавчонок со всякой ерундой. Она училась в школе на противоположном конце города, но это ничуть не помешало зарождению нашей дружбы.
Но теперь мы обе учимся в Питере и на прогулки почти совсем не остается времени. Разве что в выходные, но и то не всегда.
– Как воскресенье прошло? – спрашиваю я.
Мила традиционно розовеет.
– Ну, нормально. В кино ходила… то есть ходили.
– С Лешей?
– Конечно.
Я никак не могу понять, почему Мила словно бы стыдится своей личной жизни и старательно избегает разговоров о ней. Хотя я прекрасно знакома с ее парнем, даже дома у него не раз бывала с ней за компанию. У Алешки отличная семья, двое младших – брат и сестра, с которыми он возится, словно третий родитель. Эти ребятишки, слишком темноглазые и темноволосые, слишком тихие и пугливые, совсем не похожи на остальных членов семейства. Мы это не обсуждаем, но я уверена, что их взяли из детдома. Почему-то мне всегда становится грустно, когда я их вижу. Наверно, усматриваю в них намек на собственное будущее: взять ребеночка на воспитание и посвятить ему жизнь. Другой судьбы я для себя как-то не представляю.
– Мил, ну и чего ты опять смущаешься? – спрашиваю я. – Это даже как-то настораживает. Все из-за того, что у тебя есть парень, а у меня – нет?
– Лид, да ну, стоит тебе только пальцем…
– Ой, слыхала уже. Никто мне не нужен… пока, по крайней мере.
– А кто говорит, что нужен? Возможность и желание – разные вещи.
Так мы перекидываемся малозначимыми фразами, пока электричка не прибывает на Балтийский вокзал в Питере. На перроне Мила снова розовеет:
– Лидочка, неудобно спрашивать, но мы с Лешей хотим знать: ты собираешься приглашать нас на свой день рождения?
– Куда приглашать? – Честное слово, я даже не поняла в первый момент, что она имеет в виду. – Ой, Мил… я как-то не отмечаю, да и сессия уже начнется.
– Но этот день рождения ты просто обязана отметить по-настоящему! – не желает сдаваться обычно такая уступчивая Мила.
– Ага, мне и мама каждый день исполняет песню под названием «В жизни раз бывает восемнадцать лет».
– Ну вот видишь, и тетя Вера за праздник!
– Да она-то всегда за. Только, Мил, у меня ведь и друзей никогда прежде не было, какие уж тут праздники.
– Но сейчас-то есть, – справедливо подмечает Журавка.
– Ладно. Я подумаю.
– Обязательно! – радуется Мила. – На этом дне рождения наверняка произойдет что-то замечательное, поверь мне!
Я не верю, но киваю. Замечательное и я – две вещи несовместимые.
И мы разъезжаемся в разные стороны: Мила в свою Техноложку, я – в Универ.
У меня есть тайна, которая, я догадываюсь, вместе со мной состарится и умрет. Имя этой тайны – профессор Лазарь Гольдман, преподающий в университете в качестве приглашенного педагога историю античного мира. Я забираюсь в самый конец аудитории и просто смотрю на него оттуда. Он уже не слишком молод, но это не имеет для меня никакого значения. Наверное, все дело в том, что я никогда не знала своего отца. Правда, скоро обзаведусь отчимом, но это ничего не изменит: маминого избранника, тишайшего доктора Ворка, я
