– Мне об этом не просто рассказали. – И я поведала Лин о своем восьмичасовом эксперименте с усовершенствованным счетчиком слов. – Знаешь, если бы мне пришлось прочесть эту хрень еще раз, я бы скорее язык себе отрезала.
Лин садится на стол, болтая голой ногой в воздухе, затем вскакивает, проверяет, не стоит ли кто за дверью, и почти шепотом говорит:
– Ты ведь понимаешь, Джин, что они их снова на нас наденут? Понимаешь ведь, правда? Причем сразу, как только мы работу завершим.
– Мы совершенно не обязаны в ближайшее время ее завершать, – говорю я, повернувшись к двери спиной. – Мы, может, и могли бы, но не обязаны. – Я беру в руки ее шелковый шарф. – Скажи, ты ведь не стала носить это на голове?
– А ты как думаешь?
Я думаю, что – как выражается сама Лин – легче, черт побери, увидеть свинью с крылышками, чем ее в таком шарфе, и эти мои слова все-таки вызывают у нее смех.
Затем она снова становится серьезной.
– Нам нужно срочно что-то придумать, Джин. Нужно сделать еще что-то помимо работы над проектом Вернике.
– Ясное дело, нужно. Например, полностью изменить действие сыворотки и залить ее в водопровод Белого дома. Как ты насчет этого? – Говоря так, я прекрасно понимаю, что это еще менее вероятно, чем заставить Лин носить на голове этот дурацкий шарф, а на воротнике – значок с синенькой буквой «И».
– А что, идея вообще-то неплохая, – говорит она. И я не могу понять, то ли в ее голосе звучит сарказм, то ли одобрение.
Она спрыгивает со стола, берет меня за руку и предлагает:
– Пойдем-ка выпьем по чашке эспрессо, пока Морган не вернулся.
– У них здесь что же, и кофейная машина есть? – удивляюсь я, но позволяю ей увлечь меня куда-то по коридору с серыми стенами. Все рабочие места, как и кабинеты, мимо которых мы проходим, пусты.
– Нет. Но у Лоренцо есть его собственная маленькая кофеварка.
О, господи…
Глава двадцать шестая
Кабинет Лоренцо – это точная копия того, который делим мы с Лин, только в два раза больше, и стол у него деревянный, а не металлический, и рабочее кресло точно из декораций к «Звездному пути», но самое главное – там есть окно, выходящее в парк, где сейчас как раз цветут вишни. Я что-то ворчу себе под нос, но Лин мгновенно вталкивает меня в открытую дверь и исчезает в коридоре, прежде чем я успеваю запротестовать.
– Чао, – слышу я голос Лоренцо. Голос вроде бы и тот же, и какой-то немного другой. По-прежнему низкий, музыкальный, с мягкими согласными, которые сразу вызывают у меня воспоминания о южной Италии, об ином, куда более неторопливом образе жизни. Но уже и в этом единственном его слове слышится некая усталость, которой вполне соответствуют морщины на лице у Лоренцо, ставшие куда глубже всего лишь за два последних месяца. И я ничего не могу с собой поделать: я смотрю и смотрю неотрывно в эти темные глаза и словно вижу там каждое не произнесенное им слово, как бы пойманное в его душе в ловушку.
В горле у меня вдруг возникает огромный комок и стремительно разрастается до размеров волейбольного мяча. Я тоже пытаюсь сказать в ответ «чао», но этот ужасный ком мне мешает, так что я лишь издаю нечто, более всего напоминающее мышиный писк. А потом колени подо мной подгибаются, комната начинает вращаться, мелькают бесчисленные лица Лоренцо, бесчисленные кофеварки, бесчисленные книжные полки – все вертится волчком, завиваясь в разноцветный смерч, состоящий из множества разных предметов…
Лоренцо успевает подхватить меня, когда я уже начинаю падать, и усаживает в большое кожаное кресло, стоящее возле письменного стола, а сам устраивается в маленьком креслице, предназначенном для посетителей.
– Приятно узнать, что я все еще способен вызвать у тебя слабость в коленях, Джианна.
В одной реальности я полностью прихожу в себя, забываю о том, что женщины обычно называют la petite mort[26], выворачиваю шею, чтобы видеть рядом лицо Лоренцо, и крепко обнимаю его обеими руками. И мы целуемся. Сперва неторопливо, затем все более яростно, страстно, и наконец все тормоза летят к черту. То ли я затаскиваю его на стол, то ли он затаскивает меня, но в итоге мы оба оказываемся под столом, и все получается просто прекрасно: громко, мокро, потно – в общем, фантастика.
Но в другой реальности, настоящей, у меня едва хватает времени, чтобы подтащить к себе пластмассовое ведерко для мусора и вытошнить туда весь съеденный утром завтрак, причем с весьма несексуальным звуком.
– Ого, – только и произносит Лоренцо.
– Мне поскорей надо… – бормочу я, с трудом вставая и держась за край стола, чтобы снова не упасть, – в дамскую комнату.
По-моему, по-настоящему проверить мужчину можно, например, в такой малоприятный момент, когда женщину в его присутствии выворачивает наизнанку, причем в его собственном кабинете и в его мусорную корзину. Тут очень важно посмотреть, как он поведет себя. Единственное, что сделал Лоренцо после того, как проводил меня до дверей дамского туалета, находившегося в дальнем конце коридора, это улыбнулся. Всего лишь сказал «ого», а потом улыбнулся. И больше ничего.
Вот за это я его и люблю.
– Сейчас все пройдет, не волнуйся. Я через минуту вернусь, – быстро говорю я, исчезая за дверью туалета и бросаясь к ближайшей кабинке. Там из меня изливаются остатки моего завтрака вместе с кофе, я все это смываю и сажусь на сиденье унитаза, уронив голову чуть ли не на колени и чувствуя, что все горло обожжено горькой желчью и желудочным соком.
Меня никогда не тошнит. Я практически никогда не болею. И моя пищеварительная система отнюдь не отличается чрезмерной чувствительностью. Я просто вспомнить не могу, когда меня в последний раз так выворачивало наизнанку.
Да нет, могу, конечно.
Ведерко из нержавеющей стали с крышкой на петлях и пластмассовой вставкой помещено рядом с унитазом; справа промышленных размеров рулон туалетной бумаги, которого хватило бы для подтирания задниц какой-нибудь небольшой страны, да и то он вряд ли кончился бы. Но мне нечего положить в это ведерко, у меня нет ни аккуратно завернутого тампона, ни плотной салфетки, ни даже самой тоненькой прокладки.
О-господи-черт-побери!
Мне сорок три года. У меня четверо детей – спасибо Патрику и его ирландскому жизнелюбию. У меня одиннадцатилетние сыновья-близнецы. И я достаточно много знаю о репродуктивной биологии, чтобы понимать, что в настоящее время мои шансы на рождение близнецов еще выше, чем одиннадцать-двенадцать лет назад.
Я понимаю также, что у меня в пятидесяти процентах из ста может родиться еще одна девочка. Неужели и у нее на ручонке защелкнут счетчик слов, едва
