За ужином он сидел напротив меня, на папином стуле, и огромное белое лицо заслоняло серебряный сервиз за его спиной. Он внимательно смотрел, как Констанция нарезает курицу дяде Джулиану, как раскладывает на тарелке – чтобы тому было сподручнее; он пялился на дядю Джулиана, когда тот взял кусочек и принялся перекатывать во рту.
– Вот тебе булочка, дядя Джулиан, – сказала Констанция. – Съешь мякиш.
Констанция забыла, что я не ем заправленный салат; впрочем, я и незаправленный не стала бы есть, пока нависает над столом это огромное белое лицо. Ионе курица не полагалась, он просто сидел на полу, возле меня.
– Он всегда с вами ест? – Чарльз кивнул на дядю Джулиана.
– Когда хорошо себя чувствует.
– И как ты только выдерживаешь?
– Джон, я тебе вот что скажу, – неожиданно обратился к Чарльзу дядя Джулиан, – теперь уж деньги так выгодно не вложишь, как папа вкладывал. Он был человеком проницательным, но так и не понял, что времена меняются.
– С кем он разговаривает? – спросил Чарльз у Констанции.
– Он думает, что ты его брат Джон.
Чарльз долго смотрел на дядю Джулиана, а потом, покачав головой, принялся за курицу.
– Слева от вас, молодой человек, стул моей покойной жены, – произнес дядя Джулиан. – Я отлично помню, как она сидела здесь в последний раз, мы тогда…
– Об этом ни слова. – Чарльз погрозил пальцем дяде Джулиану; палец блестел от жира, потому что Чарльз ел курицу руками. – Мы об этом больше не говорим.
Констанция была мною довольна – ведь я пришла к ужину – и взгляды мои встречала улыбкой. Она знала, что я не ем при чужих, она оставит мне все на тарелке, а потом даст поесть на кухне; про заправленный салат она явно забыла.
– Я утром заметил: ступенька на заднем крыльце сломана. – Чарльз взял блюдо с курицей и стал присматривать еще кусок. – Давай-ка я починю. Надо свой хлеб отрабатывать.
– Очень будет мило с твоей стороны, – отозвалась Констанция. – Мы без ступеньки давно мучаемся.
– Я завтра сбегаю в поселок за табаком для трубки, могу купить все, что надо.
– Но в поселок по вторникам хожу я! – Я испугалась.
– Ты? – Он глядел на меня через стол: огромное белое лицо повернулось и глядело на меня в упор. Я притихла, вспомнив, что поселок – первый шаг на пути Чарльза домой.
– Маркиса, дорогая, я думаю, мысль отличная, если Чарльза это не затруднит. Мне всегда тревожно, когда ты уходишь в поселок. – Констанция засмеялась. – Чарльз, я дам тебе денег, список, и ты станешь мальчиком на посылках.
– Ты хранишь деньги в доме?
– Конечно.
– Не слишком разумно.
– Но они у папы в сейфе.
– Все равно неразумно.
– Уверяю вас, сэр, – произнес дядя Джулиан. – Я внимательнейшим образом просмотрел их конторские книги, а уж потом согласился иметь с ними дело. Меня не проведешь.
– Значит, я лишаю работы сестрицу Мари? – Чарльз опять посмотрел на меня. – Придется подыскать ей другую работу, Конни.
Я заранее, задолго до ужина, решила, что скажу ему.
– Amanita phalloides, – сказала я, – содержит три ядовитых вещества. Во-первых, аманитин, он действует медленно, но чрезвычайно сильно. Затем фаллоидин – действует мгновенно; и, наконец, фаллин, он растворяет красные кровяные тельца, хотя сильным действием не обладает. Первые признаки отравления проявляются через сорок часов. Признаками являются резкие острые боли в животе, холодный пот, рвота…
– Послушай, – Чарльз положил кусок курицы на тарелку, – ты это брось.
А Констанция смеялась:
– Ой, Маркиса, – она захлебывалась от смеха, – какая же ты глупышка! Это я ее научила, – пояснила она Чарльзу. – У протоки и в поле растут грибы, и я заставила ее выучить все о ядовитых грибах. Ой, Маркиска!
– Смерть наступает спустя пять – десять дней после отравления, – продолжала я.
– Ничего смешного, – сказал Чарльз.
– Глупышка-Маркиска! – повторила Констанция.
6
Чарльз, хоть и ушел в поселок, по-прежнему угрожал дому; к тому же Констанция дала ему ключ от калитки. Когда-то у каждого из нас было по ключу – у папы, у мамы, у всех, – и висели они на крючке возле кухонной двери. Когда Чарльз отправился в поселок, Констанция сняла ему ключ – наверно, папин – и дала список для лавки и деньги: расплатиться за покупки.
– Опрометчиво хранить деньги в доме. – С минуту он крепко держал деньги в руке, потом полез в задний карман за кошельком. – Не следует одиноким женщинам держать деньги в доме.
Я забилась в свой уголок, но Иону к себе не подпускала, покуда Чарльз не ушел.
– Ты ничего не забыла? – спросил он Констанцию. – Терпеть не могу ходить дважды.
Когда он был уже далеко и дошел, должно быть, до черного камня, я сказала:
– Он забыл библиотечные книги.
Констанция посмотрела на меня пристально.
– Мисс Злючка, вы нарочно не напомнили.
– Что ему до наших книг? Он в доме чужой, ему и дела нет до наших книг.
– Представляешь, – Констанция заглянула в кастрюльку на плите, – скоро будем салат собирать, такая теплынь стоит.
– А на Луне… – начала я, но замолчала.
– На Луне, – Констанция обернулась с улыбкой, – ты, конечно, вкушаешь салат круглый год?
– На Луне всегда есть всё. И салат, и тыквенный пирог, и Amanita phalloides. И растения, пушистые, как кошки, и кони поводят крыльями, точно танцуют. На Луне дядя Джулиан выздоровеет, и там всегда будет светить солнце. Ты наденешь мамин жемчуг и станешь петь, а солнце будет светить всегда.
– Я тоже хочу на твою Луну. Не замесить ли тесто на имбирную коврижку? Или остынет? Вдруг Чарльза долго не будет?
– Не пропадет твоя коврижка, я ее сама съем.
– Чарльз сказал, что обожает имбирную коврижку.
Я строила на столе домик из библиотечных книг, две на ребро – стенки, а третья сверху, поперек, – крыша.
– Ты старая колдунья, – сказала я. – И живешь ты в имбирной избушке.
– А вот и нет, – отозвалась Констанция. – Я живу в чудесном доме с сестренкой Маркисой.
Я рассмеялась, глядя на нее: хлопочет над своими кастрюльками, лицо все в муке.
– Может, он никогда не вернется, – сказала я.
– Вернется-вернется – я ему коврижку пеку.
Чарльз лишил меня работы – заняться нечем. Я решила было пойти на протоку, но одумалась: протоки там могло не оказаться вовсе, ведь по вторникам я туда никогда не ходила. А поселковые, верно, поджидают меня, посматривают на дорогу, подмигивают и вдруг столбенеют – вместо меня идет Чарльз. Где же, где Мари Кларисса Блеквуд? – все ошеломлены. Я хихикнула: Джим Донелл и мальчишки Харрисы небось все глаза проглядели – не иду ли?
– Чего смеешься? – Констанция повернулась.
– Я придумала: ты слепишь имбирного человечка, а я назову
