Перед глазами все поплыло, и Галина вцепилась в портьеру с такой силой, что палка, на которой та висела, крякнула и начала трещать.
– Вам что, плохо? Подождите, давайте вот так, я помогу… Надо отсюда выйти! Ой, господи, да вы же… А я в потемках и не поняла…
Девушка открыла дверь.
– Кто-нибудь! – закричала она в коридор.
Вскоре на пороге показалось бесформенное существо с торчащей из-под мышки шваброй.
«Должно быть, новая уборщица», – подумала Галина, жадно ловя губами прилив гадкого, но такого спасительного сейчас воздуха.
Существо нагнулось и дернуло за шпингалет. Открылась вторая половина двери, в закуток хлынул свет. Темно-синие портьеры сделались бордовыми, а на лице девушки появились морщинки, лишив ее неземного очарования и прибавив десяток лет.
Галина оперлась было на протянутую руку перепуганной журналистки, но тут существо со шваброй расправилось во весь рост и что-то сбивчиво промямлило насчет того, что надо бы вызвать «скорую».
Ноги Галины сделались ватными.
Перед ней стояла бомжиха из кафе.
* * *Вторые сутки Галина не вставала с постели.
На ее прикроватной тумбочке выстроились, как нарушившие дисциплину солдаты – не по росту и как попало, – разномастные пузыречки и чашки с отварами и микстурами.
Окна в спальне были наглухо зашторены.
Если выбирать из двух зол, то для Галины, когда она не спала, пялиться в цветастую стену с обоями было лучше, чем позволить проникнуть в комнату унылой, намертво застывшей серости февраля.
Несмотря на полный упадок сил, ее внутренний контролер оставался на посту.
Сквозь обрывочный, поверхностный сон Галина слышала все, что происходило в квартире.
Не проработав и недели после очередного больничного, мать взяла отпуск.
Она и бабка уже переночевали здесь ночь и, судя по всему, намеревались остаться надолго.
Сегодня ранним утром Галина слышала, как Катюша, напуганная ее нездоровьем, плакала, ругалась с матерью и не хотела идти в школу. Галина зарылась с головой в подушку.
А мать, до тошноты громко и четко, раза три повторила отменившему уроки Мигелю, что необходимо купить в магазине и аптеке.
После, с перерывами, хлопала входная дверь – это бабуля с очередной чашкой кофе в руке шаркала курить на лестницу.
Мать чаще остальных заглядывала к Галине в спальню, подходила совсем близко и беспардонно, в своей обычной манере, нарушая границы личной территории, подолгу нависала над ней, выжидая. При этом она задавала один и тот же дурацкий вопрос:
– Ну ты как?
На сей раз Галина не выдержала и сорвалась:
– Мама, да оставьте вы меня в покое! Твари вы бесчувственные, эгоисты!
– Галя, деточка, что ты… Уж так-то зачем? Все-все, ухожу! Если тебе что-нибудь нужно…
– Мне ничего не нужно!
Мать, прикрыв дверь, еще долго о чем-то тревожно шепталась в коридоре с бабкой, как заговор плела.
Когда шум в квартире стих и остался лишь в равномерном дыхании воды, текущей по батареям, да в отдаленных, почти неразличимых голосах из телевизора в соседней комнате, веки Галины снова стали слипаться.
Грезилось ей, будто птицы за окном запели.
В их едва слышной, кружевной, но слаженной песне задрожали недавние образы.
Вот проступили капельки пота на лбу у мальчика-бога, во влажной каннской ночи мелькнули смуглые руки, хрустнули крахмалом простыни, почернела бесконечность моря, а еще, совсем немного, добавилось, как в самолете, головокружения, и быстро растворилось в соленых волнах неба…
И вдруг, будто чашка вдребезги разбилась, раздался звонок в дверь.
В коридоре началось движение.
– Не знаю кто… Может, забыл чего амиго наш…
– Так у него ключи есть! Знает же, что Галка спит…
– Так ты в глазок посмотри.
– Там женщина стоит.
– Что ей нужно?
– Откуда мне знать? Стоит и молчит. Странная какая-то.
– Сейчас жуликов полным-полно по квартирам шляется, пенсионеров обманывают, только и пишут об этом.
Птицы исчезли.
Галина подскочила.
Бросилась босая, расхристанная, задевая за углы, в коридор.
– Не открывать!
– Ой, Галя, детка, зачем же ты встала? – закудахтала мать.
– Мам, кто там? – зашептала Галина и, поймав на лету бабулину руку, судорожно вцепилась в нее.
– Женщина какая-то.
– Потише говорите…
– Галя, ты иди ложись, мы сами разберемся.
Галину трясло.
Она хотела было оттолкнуть прилипшую к двери, возбужденную от переполнявшего ее любопытства мать, но вместо этого зашептала:
– Мам, как она выглядит?
– Ну как… Обычная, зачуханная такая, типа бомжихи, – бросила через плечо мать.
– Не открывать!
Живот Галины, похожий на большой резиновый мяч, завибрировал кругами, щеки стали белее мела.
Бабуля встревожилась:
– Пойдем, я тебя провожу…
– Не открывать дверь, не открывать! – на одной ноте отстукивала Галина.
– Мы не откроем… Пойдем, милая, в комнату.
Через час, когда Галина уже была накачана изрядной порцией успокоительной микстуры, из магазина вернулся Мигель.
Она слышала, как всполошенная мать внушала ему, что необходимо как можно скорее связаться с врачом.
Дверь в спальню приоткрылась.
Мигель загнул простыню и присел на кровать.
– Галя…
Она открыла глаза.
Увидев совсем близко измученное бессонницей и ставшее уже ко всему безразличным лицо, она снова залилась тихими, бессмысленными слезами.
Ей хотелось спросить, осталось ли в нем еще хоть что-то от страсти и нежности, которые вознесли ее и позволили забыть все, что с ней было.
Куда исчезла музыка, которую он играл для нее в этой постели?
Кто ее украл?
Где она теперь рвется, стонет и воскресает?
Но вместо этого она прошептала:
– Давно ты знаком с этой Марусей?
– О господи, Галя… Я же говорил тебе позавчера и вчера. Она взяла у кого-то мой номер… Я никогда ее раньше не видел!
– Да?
– Да.
