После визита в отделение у Самоваровой был сон.
Тогда ей впервые приснилась Кармен.
Дело было в шумном, тесном трактире, в каком-то смутном времени…
Красивая девушка сидела на краю большого дощатого стола, уставленного грязной посудой.
Тяжелые черные волосы ласкали карамельные плечи, ссыпались рекой в глубокий вырез платья, отборный жемчуг мелькал в спелых, покусанных губах.
Нервный молодой человек, совсем еще ребенок, трогательно играющий в мужчину, донимал ее вопросами, которые читались в глазах, налитых вином и печалью. Девушка снисходительно поглаживала его руку и он, щурясь от духоты и дыма, пытался разглядеть на ее лице то, о чем мечтал.
Вход в трактир загораживала огромная свалка из разломанных стульев и обломков разной утвари, сваленных в кучу и связанных массивной цепью таким образом, что к окошку рядом с дверью оставался лишь узкий проход.
Вокруг орали, чадили, постоянно вскакивали, пили до дна, пели несвязно, но самым сердцем, и постоянно отбегали к окошку на что-то посмотреть.
Взмыленные официанты как ни в чем не бывало сновали с переполненными подносами, то и дело доставая бутылки спиртного из уцелевшего, расписанного пестрыми цветами по светлому дереву, буфета.
За стенами пристанища озверевшие толпы народа превращали город в руины, а ночь, проникавшая в трактир через оконце, была светла из-за многочисленных пожарищ.
Кармен казалась совершенно спокойной: она ничего не боялась, никого не любила и явно чего-то ждала.
Вдруг участники этого отчаянного балагана вскочили и снова выпили, да с такой жаждой, что было очевидно: они уже откуда-то знали, что произойдет в следующие минуты.
Расталкивая крепкими торсами груды хлама, в трактир влетела шайка матросов с оружием наготове, началась пальба.
В следующем кадре Варвара Сергеевна увидела, как смуглая Кармен взазос целуется с дерзким, плечистым матросом.
Проводив дочь на работу, Самоварова набрала Никитина.
– С матросом ее не поделили. Ищи матроса, начальник.
– Какого еще матроса?!
– Поймешь! Тряси всех, кто был на вечеринке. Найдешь его – прессуй в режиме… скажем, два!
– А почему не в первом?
– Не тот формат. Второго, думаю, достаточно. Не мне тебя учить.
– Матрос, значит… Хорошо, я понял, хотя, если честно, ничего не понял. А я ведь думал о тебе, Варь…
– Серьезно? Давай, ищи его… Ну все, отбой.
На следующий день полковник приказал снова вызвать в отделение всех, кто принимал участие в злосчастной вечеринке.
Грамотно выстроенное психологическое давление, в процессе которого многие допрашиваемые начали юлить, позволило следователям отобрать парочку подозрительных парней и плавно перейти с ними к «режиму номер два».
Через несколько часов картина прояснилась.
Почти случайно попавший в компанию «золотой молодежи» один простой, но чрезмерно амбициозный парень, крутил за спиной у жениха роман с невестой.
Когда парня, уже в наручниках, выводили из отделения, Варвара Сергеевна, в пушистом оренбургском платке и Анькиных очках-хамелеонах, стояла недалеко от крыльца и курила в компании едкого морозца.
На молочно-белом лице «матроса» рассыпались колючие веснушки. Во всей его фигуре, поступи и взгляде читалась сила, но сила слепая, неуправляемая, охочая брать все, что плохо лежит.
– Эй, дашь сигаретку? – вдруг выкрикнул парень.
От неожиданности Самоварова вздрогнула.
Все еще пытаясь куражиться, он ей подмигнул.
Но тут же, резким тычком в спину, его одернули двое новых, незнакомых Самоваровой полицейских.
Снегу за ночь привалило, да еще ударил нехилый мороз, и водитель машины мешкал с отъездом. Он открыл капот и, размахивая руками, сердито объяснял полицейским, что придется немного подождать.
– Вы же люди! Дайте покурить-то, мужики, ну пожалуйста!
Один из конвойных вытащил из кармана сигарету, прикурил ее и безразличными, ко всему привыкшими пальцами вставил в рот арестованному.
Варвара Сергеевна подошла ближе.
Даже морозный, обжигающий внутренности воздух не помешал ей уловить тот самый запах.
Так пахли напрасные души.
Кем-то обиженные, они скитались в веках, не имея для себя никаких других возможностей, кроме тех, что диктовал им лихой случай.
Сигаретный огонь потрещал, обернулся дымком и, смешавшись с ледяным облаком, быстро погас, растоптанный ботинком полицейского…
– Так что он тебе сделал, этот Валерий Павлович? Проник в квартиру и яда кошкам подсыпал?
– Сереж, мне сегодня не до острот. Вообще-то у меня здесь полно знакомых осталось, если что…
– Ладно, Варь. – Никитин раздраженно крутил в руках бумажку с короткими общими данными. – Надо же, и адрес его уже узнала… Ну да, ты же следователь, а следователей бывших не бывает… Да кто он, скажи?
Варвара Сергеевна привстала.
Хорошо зная Никитина, она еще с порога уловила, что сегодня он чем-то заведен, но то, что он так очевидно бесится еще и по ее поводу, в глубине души ей, конечно, льстило.
– Кофе точно не нужен. Не отрывай понапрасну Викторию Николаевну. Да и поганый он у вас, уж извини. Пойду я, дела кое-какие есть.
– Неопознанный объект, вот ты кто, Варя! Ладно, я постараюсь все про него узнать…
На столе истерично растрезвонился один из двух аппаратов, полковник приподнял трубку, вышел из-за стола и машинально поцеловал ее в щеку.
В его голове уже открылась папка с текущими делами.
33
Безостановочный уход за малышом, превратившийся в круглосуточную кутерьму, дал дому новую жизнь. Пухлый, здоровый ребенок с золотистой кожей и бусинками черных глаз оказался, не в пример своей старшей сестре, очень спокойным и улыбчивым.
Галина, Мигель и мать с бабкой давно уже разделили между собой обязанности.
Утро и вечерние часы были на молодой матери, днем ее подменяли мать с бабкой или только бабка, когда у Натальи Маратовны возникала очередная необходимость показаться врачу, ночью же к малышу вставал отец.
Сквозь прикрытые веки усталых глаз, в щелках которых продолжали плясать отблески ночника, Галина видела, как ее любимый осторожно покачивает колыбельку и тихо мурлычет сыну песни своей далекой родины.
