Позади нас стреляли и кричали, от страха по спине бежали мурашки.
– Сюда!
Мы вломились в кусты, каждый миг ожидая выстрела в спину. Здесь было темнее; я следовала за Йеном, ничего не видя, спотыкалась и подворачивала ноги.
Что только не придет на ум – я в ярких подробностях представляла, как меня ранят и захватывают в плен, там я получаю заражение крови и умираю. А до того, как я умру, мне придется наблюдать казнь Джейми – я догадалась, кто кричал по-индейски и пускал горящие стрелы – и Йена.
Я задумалась о другом, лишь когда мы вынужденно замедлили бег, – у меня так кололо в боку, что перехватило дыхание. Я бросила больных и раненых. Юношу – колесного мастера, Уолтера Вудкока, чья жизнь висит на волоске… «Я могу лишь держать их за руку, и все», – горячо убеждала я себя, хромая за Йеном. И действительно, так оно и было. Но иной раз лишь чья-то рука помогает больному устоять против сбивающего с ног ветра от хлопающих крыльев темного ангела. Боль тех, кто остался позади, меня не отпускала, и я не знала, что за влага текла по моим щекам – пот или слезы.
Сгустилась тьма, лунный свет едва пробивался сквозь тучи. Йен пошел медленней, я нагнала его, и он время от времени брал меня под руку, помогая перебираться через камни или ручьи.
– Далеко… еще? – выдохнула я, в очередной раз остановившись и переводя дыхание.
– Нет. Как ты, саксоночка? – тихо ответил родной голос.
Сердце екнуло и снова забилось спокойно, когда Джейми взял меня за руку и притянул к себе.
– Теперь хорошо, – уткнувшись лицом в его грудь, ответила я. Сделав усилие, подняла голову и спросила: – А ты?
– Вполне неплохо, – ответил он и, проведя ладонью по моей голове, коснулся щеки. – Сможешь пройти еще немного?
Я выпрямилась, чуть пошатываясь. Начинался дождь: тяжелые капли падали на голову, обжигая неожиданным холодом.
– Йен, ты не потерял ту фляжку?
Он открыл фляжку и вложил ее мне в руку. Я поднесла ее ко рту и осторожно наклонила.
– Это бренди? – удивленно спросил Джейми.
– М-м-м… – Я как можно медленней проглотила бренди и передала фляжку ему. Там еще оставалась пара глотков.
– Откуда она у тебя?
– От твоего сына. Куда пойдем?
Немного помолчав, Джейми отпил бренди.
– На юг.
Он взял меня за руку и под шепоток бьющего по листьям дождя повел в лес.
Насквозь промокшие и дрожащие, мы нагнали ополчение на рассвете. Нас чуть не подстрелил нервный охранник, но мне уже было все равно – к этому времени смерть казалась желанным избавлением от необходимости сделать очередной шаг.
Наши bona fides[28] были установлены, и Джейми куда-то исчез, а вскоре вернулся с одеялом и тремя свежими кукурузными лепешками. Я в четыре секунды расправилась со своей долей этой божественной пищи, завернулась в одеяло и легла под дерево. Там было не так мокро, а толстый слой листьев мягко пружинил под телом.
– Скоро вернусь, саксоночка. Ты ведь никуда не уйдешь? – склонившись ко мне, прошептал Джейми.
– Не волнуйся, вряд ли я пошевелюсь раньше Рождества.
Дрожащее тело понемногу согревалось, и я неотвратимо погружалась в сон, словно в зыбучие пески.
Джейми усмехнулся и принялся подтыкать одеяло вокруг моих плеч. Лучи восходящего солнца осветили усталое лицо в пятнах грязи. Здесь, в безопасности, напряжение спало, поджатые губы широкого рта расслабились, и Джейми выглядел на удивление юным и ранимым.
– Он похож на тебя, – шепнула я.
Его рука замерла на моем плече, Джейми опустил глаза, пряча взгляд за длинными ресницами.
– Я знаю. Расскажешь мне о нем. Потом, когда будет время.
Он ушел, шурша мокрыми листьями, а я заснула, так и не окончив молитву за здравие Уолтера Вудкока.
Глава 57. Игра в дезертиров
Проститутка застонала сквозь зажатую в зубах тряпицу.
– Почти все, – прошептала я и осторожно провела пальцами по ее лодыжке, прежде чем снова заняться обработкой жуткой раны.
На ее ногу наступила лошадь офицера, когда девушка и несколько других людей и животных столпились у ручья, к которому спустились за водой. На вздувшейся покрасневшей стопе отпечатались гвозди, а разрез, оставленный острым краем износившейся подковы, заканчивался между четвертым и пятым пальцами. Я опасалась, что придется удалить мизинец, – казалось, он держался лишь на лоскуте кожи. Но когда я внимательней обследовала ногу, то обнаружила, что кости чудесным образом не пострадали, – насколько можно судить без рентгеновского снимка.
Девушка сказала, что копыто лошади увязло в грязи у ручья. Видимо, поэтому кости и не размозжило. Если удастся не допустить заражения крови и последующей ампутации, она даже сможет нормально ходить. Когда-нибудь.
Уповая на благоприятный исход, я отложила скальпель и взяла бутыль с раствором пенициллина, которую захватила с собой, убегая из форта. Удалось спасти от пожара и линзы из микроскопа доктора Роулингса, но их использовали только для разведения костра; без окуляра, конденсора или зеркала рассмотреть и определить микроорганизмы практически невозможно. Оставалось лишь надеяться: то, что я вырастила и отфильтровала, – хлебная плесень, ведь если не так…
Подавив вздох, я щедро промыла рану жидкостью из бутылки. Рана была глубокой, и проститутка взвизгнула сквозь кляп и запыхтела через нос, словно паровая машина. К тому времени, как я наложила компресс с лавандой и окопником и перевязала ей ногу, она уже успокоилась, лишь щеки покраснели.
– Готово. Думаю, теперь все будет хорошо. – Я коснулась ее ноги и машинально хотела сказать «держи в чистоте», но прикусила язык. У девушки не имелось ни обуви, ни чулок, и она либо целыми днями ходила по камням, земле и ручьям, либо жила в грязном лагере, где под ногами валялись экскременты людей и животных. Кожа на ее ступнях была груба, словно рог, и черна, словно грех.
– Приходи через день-другой, – сказала я и подумала: «Если сможешь». – Я проверю твою рану и сменю повязку. – «Если смогу», – мысленно добавила я, глянув на свой вещевой мешок, где хранился убывающий с каждым днем запас лекарственных средств.
– Большое спасибо, – садясь и осторожно опуская ногу на землю, сказала проститутка. Молодая – судя по коже на лодыжках, потому что по ее лицу нельзя было судить о возрасте: кожа на нем обветрилась, а голод и усталость придали ему изможденный вид. Скулы заострились от недоедания, одна щека ввалилась – с той стороны, где не хватало зубов, выпавших либо выбитых клиентом или другой
