Бежать? (Невозможно. Бегство на опутанных морфием ногах не уведёт его далеко). Рассказать Мириам и Яэль правду, молить о прощении? (Но вдруг голос отца действительно был голосом отца? Вдруг у Феликса действительно осталось всего полтора дня, даже меньше, чтобы спасти его?)
Они уже обходили кучу мёртвых бумажных детей. Яэль опустилась рядом с досье Анны Вайскопф, юбка расцвела над сеном и адскими документами. Она перевернула запястье Феликса, ловя пальцем пульс.
Добро, меньшее, зло, ложь, смерть, столько сменившихся лиц… так много, чтобы сфокусироваться на чём-то одном. Слишком много. Феликс должен мыслить уже. Единственное, что точно известно: он не может, не станет жертвовать жизнью отца. Ложь – его единственный выбор.
– Как тебя зовут?
– Феликс Буркхард Вольф, – отвечая, он смотрел на покрытую пудрой переносицу Яэль. Чувство нереальности обволакивало его внутренности. Феликс, как мог, цеплялся за него.
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать.
– Феликс, это ты рассказал СС о нашей миссии?
Штандартенфюрер Баш рассказал Феликсу, чего не стоит делать, когда лжёшь. Основы языка тела: не сглатывать, не отводить взгляд влево, не сомневаться. Но со зрачками и скоростью пульса он ничего не мог поделать…
– Нет, не я, – ответил он.
Мириам тоже склонилась над ним, всматриваясь в глаза с ястребиной сосредоточенностью. Лицо Яэль было как чистый лист, пока она считывала ответы в его глазах. Видела ли она? Неужели тело предавало его, чернильные зрачки расширялись? Пульс бился – ложь, ложь, всё ложь – под его кожей?
– Связывался ли ты с рейхсфюрером Гиммлером или его людьми?
– Последний раз я видел СС, когда они запихнули нас в Иммельман VI, чтобы отвезти на суд, – сообщил им Феликс.
– Ты не ответил на вопрос, – заметила Мириам.
– Нет, я не связывался с рейхсфюрером Гиммлером или его людьми. С чего бы? Всё, чего я хочу, чего я всегда хотел, чтобы наша семья снова была вместе. Адель, мама, папа – все они в безопасности у людей Сопротивления.
В безопасности ли? Кажется, Яэль считала именно так, а это главное, что нужно для его лжи. Она не может знать, чем Баш угрожает Феликсу, ведь эта угроза, возможно, вообще не существует.
– Реакция зрачков отсутствует. Пульс неизменный, – секунды спустя объявила Яэль.
Феликс моргнул: как? Может, всё дело в ощущении сюрреализма всего происходящего… Даже его тело не может отличить правду от лжи, боль от спасения, настоящих Вольфов от доппельгангеров.
– Кто-то же это сделал. – Мириам ещё сомневалась. Ещё была настороже. – Кто ещё, если не парни?
– Это мог сделать кто угодно. – Яэль отпустила запястье Феликса. Пальцы переместились на виски, сжимая её голову с обеих сторон, словно оттуда можно было выдавить решение. – Должно быть, кто-то из Молотова. Или из Германии. Или национал-социалисты смогли подслушать переговоры и разгадать код «Энигмы».
– Если это так… – Дыхание Мириам больше напоминало шипение. – Что ещё знают эсэсовцы? Яэль, если им известно о планах убийства фюрера, в бункере нас могут уже ждать. Настоящего Гитлера могут увезти куда угодно. В Кельштайнхаус. В Вольфшанце.
– Мы этого не знаем, – сказала Яэль.
– Именно! Мы не знаем! – Мириам пнула пучок соломы. Она уже спрятала нож, но выглядела так, будто была готова кого-нибудь зарезать. – Возможно, мы направляемся прямо в ловушку и ничего об этом не знаем!
Только тогда Феликс заметил комок пластика за ногой Мириам. Шприц-тюбик, который Лука недавно ему вколол, пустой, без морфия. Морфий сейчас, словно золотой рассвет, поднимался внутри Феликса, превращая боль в спокойствие, а ложь в правду.
Наркотик! Его спас наркотик – успокоил сердцебиение, сузил зрачки. Наверное, Яэль решила, что он по-прежнему обходится без болеутоляющего. Если она увидит скомканный тюбик, поймёт, как морфий повлиял на него…
– У нас есть одно преимущество. – Яэль взмахнула рукой, обводя документы и фотографии. – Хотя лучше всё же рассортировать их в Германии. Нужно как можно скорей сообщить Хенрике и Райнигеру об утечке информации.
Мириам продолжала шаркать ногами по полу, пиная солому, укрывая шприц. Прочь с глаз, прочь подозрения.
– Я пойду найду Луку, – сказала Яэль. – Раз всё прояснилось, можно отправляться в Германию. Согласна?
Шурх, топ. Мириам кивнула. Яэль проскользнула в приоткрытую дверь амбара. Феликс сидел; наркотик в венах взобрался ещё выше, засиял ярче, когда Мириам принялась собирать документы «Проекта Доппельгангер». Он осмотрел кучу соломы, раздумывая, стоит ли попробовать откопать пустой шприц, забрать его. Но нет. Вместо этого Феликс взял досье Анны Вайскопф – ломкие волосы, вскрытый мозг, взгляд, молящий о помощи – и вложил их обратно в конверт из манильской бумаги.
Некоторым вещам лучше оставаться в тайне.
Глава 37
Лука не двигался. Он сел на ступеньки, уткнувшись лицом в сгиб локтей, да так и продолжали сидеть. Мёртвая собака тоже не двигалась, но её вонь начала пропадать. Удивительно, как легко могут адаптироваться обонятельные рецепторы, на какие уровни отрицания человеческий организм способен…
– Лука?
Яэль. Парень не слышал, как она подошла. Всё в Луке желало поднять голову и поприветствовать её. Всё в нём этого страшилось. Но когда Лука попытался двинуться, оказалось, что он не может. Небеса рухнули. Кто он такой, чтобы сбрасывать их осколки?
Яэль опустилась на ступеньки рядом с Лукой. Рукав её свитера мазнул по его обнажённой руке. Она молчала. Тишина корчилась внутри Луки, изгибалась, извивалась, и вот он уже не мог больше её терпеть.
– Мне жаль, Яэль. Я не знал об экспериментах. Я думал, это трудовые лагеря. Я думал… – Лука остановился. Он больше не мог представить то, во что верил раньше: короткое подальше и всё остальное. Оправданий не было. Не для таких массовых убийств. Не для всех страданий, которые творились, пока он успокаивал нервы сигаретами.
Он поднял голову. Большая часть луны решила взять выходной; тот маленький кусочек, который остался, висел сейчас в небе, тонкий и бесполезный, как срезанный ноготь. В его свете Яэль была подобна наброску – волосы, серебром стекающие по плечам, размытые черты. Глаза её были ярким пятном на лице: темные, словно опасность, заострённые эмоциями.
– Ты не знал. Правда? – наконец, спросила она.
Правда. Она была сейчас между ними. Не стена неизвестности, а расщелина, бездонная, бесконечная.
Разве в их отношениях вообще что-нибудь может быть честным, равным?
– Да. И нет. Я никогда этого не знал и слишком боялся узнать. Но страх – не оправдание, и я… я больше не хочу быть трусом. – Лука провёл рукой по волосам, через жемчужный шрам (который теперь казался пустяком), вниз, к основанию шеи (такой пустой без цепочки жетона). – Уже слишком поздно присоединиться?
– Что?
– К Сопротивлению. Могу я ещё присоединиться? Может, есть какой-нибудь список, в который нужно вписать имя? Клятва на крови? Что-нибудь?
Яэль смотрела на него ещё несколько мгновений. Взгляд её совсем не был похож на взгляд Мириам, но у Луки всё равно
