Донни опустил голову и поспешно отошел; ему было всего десять, одни кости да веснушчатая кожа, натянутая так туго, что, казалось, она разорвется, если он вдруг надумает улыбнуться.
Теллиус повернулся к новичку.
– Итак. Кто ты? Кроме того, что ты грязный оборванец, это я вижу и сам.
В ответ мальчик молча посмотрел на него широко раскрытыми глазами. Он был таким же тощим, как Донни, и сильный неприятный запах, исходящий от него, заставил Теллиус а закашляться и прочистить горло. Уж если что-то его волновало меньше всего, так это чистота подопечных. Но новенького мальчишку ему захотелось окунуть в дождевую бочку, пока «мастерская» не пропиталась его вонью. Теллиус шмыгнул носом, надеясь, что давняя простуда вернется и заложит хотя бы одну ноздрю.
Все что угодно, только бы не чувствовать мерзкого запаха!
– А у тебя языка нет? А? Разговаривать умеешь?
Мальчик покачал головой, и кустистые брови Теллиуса приподнялись на добрый дюйм.
– Ты что, оглох?
Мальчик снова угрюмо качнул головой.
– Но ты ведь меня слышишь? – допытывался Теллиус.
Голова мальчика медленно опустилась и вернулась в прежнее положение.
– О, Богиня, это точно не по мне, – пробормотал Теллиус. К своему прискорбию, ему уже доводилось знать мальчишек, которые не могли говорить. Часто их прошлое кишело историями столь жестокими, что Теллиус порой избегал задавать лишние вопросы. Он ничем не мог помочь этим бедняжкам. Кое-кто из них справлялся. Другие исчезали спустя какое-то время. Теллиус не мог заменить им отца, и Богиня тому свидетель. Он вообще мало что мог, и если чего-то было недостаточно…
Он быстро прикусил язык. Стариковские насмешки, конечно, не пройдут мимо ушей Богини. Она явится ему под покровом ночи и вытащит Теллиуса из постели. В королевском городе Дариене нужно всегда следить за своими речами.
– Донни и его товарищи работают на меня, – сказал он. – У меня есть это помещение, бывшая мастерская, но я владелец, а значит, я не плачу аренды. А с тех пор, как здание признали непригодным, я не плачу и налогов. Поэтому входим и выходим мы тайком через заднюю дверь. Я не смогу оставить тебя, если ты не будешь трудиться и если не сможешь найти для себя какую-нибудь работенку, ты будешь уходить отсюда и возвращаться с дневной платой в своих проворных ручонках. Можешь принести кошелек, или пряжку от ботинка, или пару хороших кусков мяса на ужин. Ясно? Если справишься, то будешь получать еду дважды в день и теплую койку и никто тебя не обидит. А когда подрастешь – что ж, можешь делать все, что тебе вздумается, хотя у меня есть друзья, которым всегда нужны чернорабочие. Да, и тебе надо вымыться в холодной воде, потому что от тебя несет, как от помойки.
Мальчик смотрел на него, как совенок. Теллиус улыбнулся ему и даже потрепал бы его по волосам, если бы те не слиплись в грязные комья.
– Тебе понадобятся проворные руки, мальчик. А может, ты хочешь лазить по каминам, обернув лицо тряпьем? Такие мне тоже частенько нужны, просто чтобы как-то выживать. Похоже, желудок у тебя крепкий. Ты мог бы залезать в богатые дома через уборную. А?.. Ах да. Кивни мне, ладно? Ну что, проворные пальцы и воровство?
За спокойным и уверенным взором Теллиуса скрывался вопрос: мальчик вообще хоть что-то соображает?
Что, если он из тех сирот, что изредка забредают в город? Повинуясь сиюминутному порыву вдохновения, старик сунул руку в карман и извлек оттуда залежавшееся яблоко, осколок зеленого стекла и пробку, на которой еще виднелось пятно от вина.
– Вот так, парень. Надо быть ловкачом!
Он подбросил три предмета в воздух и привычными движениями принялся жонглировать ими. Мальчишка пристально следил за ним. Теллиусу пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержать гордую улыбку. Парнишка вытянул руки перед собой.
– О, ты хочешь попробовать, да? – и Теллиус передал ему предметы. – Но не забывай, они – мои, и я хочу получить их назад в целости… – он умолк, глядя на то, как мальчик, в точности повторяя его движения, быстро перебирает руками.
Старик понаблюдал немного, но ни один предмет не упал, и тогда он по очереди поймал их один за другим.
Парнишка стоял, насупившись, уже с пустыми руками.
– Впечатляет, э-э-э… клянусь Богиней, должен ведь я как-то к тебе обращаться! Не могу же я всегда говорить «мальчик» вместо имени, правда? Как тебя зовут, сынок? Ты хотя бы это знаешь? Можешь написать? Нет? – мальчик снова помотал головой. – Так я и думал. Тогда я буду звать тебя… Артур. Как тебе? Артур. Если не ошибаюсь, переводится как «медведь».
Чумазый парнишка молча поднял на него взгляд, и старик вздохнул.
– Верно. Зато ты умеешь жонглировать, а значит, глаз у тебя наметан. Но ты слишком мал, значит, боец из тебя будет никудышный, если только ты не подрастешь за ночь. Но я думаю, что ты мне пригодишься. Донни покажет тебе, где у нас бочка с водой. Бери ведро и швабру. Постарайся как следует, Артур. А потом тебя будет ждать тарелка рыбного рагу – или не будет, если слишком замешкаешься.
Элиас вышел из таверны и оказался в непроглядной темноте, но в деревне была лишь одна дорога, она проходила через все селение и уходила куда-то вдаль. Он брел, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, а внутри него догорали разорванные в клочья мечты и надежды на этот вечер. Он не смог выиграть достаточную сумму, чтобы купить лекарства. Он не поскачет в город на вдовьей лошади, не спасет жену и дочерей.
Теперь он будет наблюдать, как они умирают, а затем, быть может, умрет и сам. Чума заберет его родных. Без помощи городского лекаря – это все равно что кидать кости. Лишь одна мысль полностью изменила его отношение и не давала смириться с судьбой: мысль о том, что, когда они с женой умрут, девочки – если они чудом выживут – останутся одни.
Боль от неудачи не унималась. Почему так получилось, ну, почему? Он использовал свой дар, и дар изменил ему. Теперь он чувствовал себя запятнанным, словно согрешил и поделился чем-то, что было предназначено лишь ему одному. Он до сих пор ощущал на себе взгляд того стрелка, помнил, как расширились от изумления его глаза, когда Элиас заглянул вперед и смотрел, куда нужно ступать, чтобы не угодить под пули.
Хуже всего было то, что, использовав дар, он увидел, как пуля поразит другого человека, если он, Элиас, шагнет в сторону. И, несмотря на то что Элиас чувствовал чуму в своих легких и дыхание смерти на своем плече, он все же сделал этот
