Нэнси смогла лишь покачать головой, хотя и знала, что сидящая перед ней женщина в любой момент может отдать приказ, чтобы ее казнили. Саллетов знал весь Дариен: королевский дом, который входил в число Двенадцати Семей, по крайней мере, так было до сегодняшней ночи. Нэнси на секунду зажмурилась, пытаясь избавиться от возникшей перед глазами картины: племянник этой женщины лежит на ковре, весь испещренный синеватыми дырами.
– Миледи, я потратила все, – прошептала девушка. – Даже если бы я знала, как вернуть в доспехи магию, я бы не смогла – ничего не осталось. – Сказав это, Нэнси поняла, что только что призналась в своей абсолютной беззащитности. Ей было не по силам тягаться с женщиной, которая, казалось, видела ее насквозь.
– Но, если бы ты могла помочь, ты бы что-нибудь сделала? – спросила леди Саллет.
– Конечно, миледи. Когда я прикасалась к ним, я сама не знала, что так случится. То есть я знала, но я не думала, что внутри доспехов живые люди. Мне очень жаль. Я видела, как солдаты наступают, и была вне себя от злости. Я просто, так же как и вы, не хотела, чтобы наш город захватили.
– Хорошо. Из того, что мне удалось увидеть, я сделала вывод, что ты поступила чересчур расточительно с тем, что тебе удалось забрать у моих Зеленых. – Она заметила, как Нэнси нахмурилась, и удивленно приподняла брови. – Тебе не знакомо это слово, дорогая? Это значит, что ты истратила силу впустую. Ты могла бы нанести куда больше урона, если бы сама надела доспехи или отправила перед собой стражей со щитами, чтобы они оберегали тебя от пуль.
Нэнси удивленно заморгала, выслушав этот комментарий, но леди Саллет уже отвернулась, извлекая тонкую деревянную шкатулку из складок своих юбок. Она была отполирована до блеска, но так тонка, что в ней не поместилась бы даже колода карт. Испытывая нехорошее предчувствие, Нэнси не сводила глаз с этой вещицы, почувствовав укол беспокойства, когда свет от камина упал на неизвестный предмет.
– Пришлось отправить гонца ко мне домой, чтобы он принес это, – сказала леди Саллет. Улыбнувшись, она приподняла коробочку так, чтобы Нэнси могла разглядеть ее получше. – Я играла с этим в детстве. О, с тех пор прошло так много лет. Вот как она открывается, гляди.
Шкатулка разделилась надвое, удлинилась под давлением пальцев леди Саллет, и внутри блеснули бледно-серый металл и длинный овальный камень, зеленый, гладко отполированный, вроде выцветшего нефрита. Когда коробка открылась, Нэнси ахнула, чувствуя, как ее легкие наполняются огнем. Подобно закованным в броню Зеленым воинам, камень был покрыт крохотными знаками, вырезанными на его поверхности с необычайной тщательностью.
Нэнси знала, что леди Саллет наблюдает за ней, но не могла скрыть своей реакции. Ее усталость испарялась на глазах, магия хлынула в нее мощным потоком, отчего даже волосы у нее на голове стали развеваться, словно могли шевелиться сами по себе.
– Как интересно, – сказала леди Саллет. – Похоже, шкатулка каким-то образом защищала камень. Значит, это не просто орнамент, но и не магия в привычном для нас понимании, иначе ты поглотила бы и ее.
Леди Саллет говорила увлеченно, но без лишних эмоций, словно наблюдала за ходом эксперимента. Нэнси обнаружила, что дышать стало тяжелее, а по коже тонкими нитями пробежали искры.
– Достаточно. Прошу вас, миледи… закройте ее.
Леди Саллет со щелчком закрыла шкатулку еще до того, как Нэнси успела закончить свою просьбу. Воздух в комнате трещал, насыщенный тем, что привнесли в него. Нэнси не могла отвести взгляда от коробки, которую леди Саллет держала на свету перед камином.
– Это Камень Саллет, моя дорогая, самое сердце моей семьи, заключенное в камне. Но никто никогда так и не смог понять, какую пользу можно из него извлечь. Одной Богине известно, сколько ему веков или даже тысячелетий, но он не может ничего, кроме как темнеть или светиться зеленым. Полагаю, именно он определил фамильные цвета моего дома. В конце концов, после стольких лет я рада узнать, что это не просто красивая безделушка.
Леди Саллет стало не по себе от перемен в молодой женщине, сидящей напротив нее. Нэнси разглядывала свои руки, сжимая и разжимая пальцы так, словно увидела их впервые. Ее волосы колыхались, будто бы на ветру, и, кажется, даже изменили цвет, стали темно-красными, почти как пролитая кровь. Расстановка сил в маленькой комнатке изменилась. Леди Саллет поняла, что она больше не может ничего требовать как хозяйка, а вынуждена просить. Та сила, которую ведьма продемонстрировала на улице, прямо говорила об этом. Хотя леди Саллет напомнила себе о том, что молодая женщина ничего не может противопоставить пуле в лоб.
Позади Нэнси стоял хирург, в опущенной руке он держал револьвер и был готов пресечь малейшую атаку на свою хозяйку. Пусть он лекарь, но он убил бы не колеблясь, если бы ведьма впала в ярость из-за дарованной ей силы.
– Я доверила тебе нечто очень ценное, Нэнси, – сказала леди Саллет, разглаживая складки своего платья деревянной шкатулкой. – Пойдешь ли ты со мной, чтобы спасти юных стражей моего дома?
– Разумеется, я помогу. Сделаю все, что в моих силах, если смогу, – сказала Нэнси, поднявшись на ноги без малейшего следа былой усталости. – Но, миледи, я не представляю, как выполнить то, что вы просите. Мой дар позволяет мне поджигать воздух. Я не знаю, есть ли нужный способ. – Она замолчала, как только леди Саллет встала и взяла ее за здоровый локоть.
– Моя дорогая девочка, на земле живут фермеры, у которых иной дар: они умеют отыскать подходящее место, где прорастет семя, умеют издалека подзывать к себе своих собак. Но ты – совсем другое дело. Как минимум ты способна забирать себе силу – и высвобождать ее в качестве жара. Это уже две ветви твоей силы, а ведь их может быть и больше. Я уверена, что на тысячу миль вокруг не найти человека, способного сравниться с тобой. Что бы ни произошло нынешней ночью, ты должна беречь себя, понимаешь? Я надеюсь, отчаянно надеюсь, что ты сможешь вернуть мне мой Зеленый отряд, но, даже если это не так, ты все равно представляешь огромную ценность и для меня, и для всего Дариена.
Нэнси могла только стоять и смотреть на нее. Она чувствовала, как глаза наполняются слезами, хоть и сама не понимала почему, но какую-то темную и холодную часть ее души растрогало столь доброе к ней отношение. Наверное, она должна была бы постыдиться, что ее оказалось так легко растрогать всего лишь
