Ника закашлялась крошечным кусочком, до того подхваченным на краешек вилки.
— Будьте здоровы, — вежливо пожелал я ей, положил свою порцию мяса на хлеб, налил чая и отправился в гостиную — жевать под бдительным наблюдением Брунгильды и Машка.
Иным бы показалось, что во взгляде кота с собакой есть нотки попрошайничества и осуждения завтрака в одиночку. Но я тверд в своем убеждении, что они просто контролируют, хорошо ли я ем. Докладываю — хорошо. Вот и зрители с синхронным зевком отвернулись, потеряв интерес, стоило завершить трапезу.
— Максим, у калитки полиция! — Донесся тревожный голос Тони с кухни.
У них там окно рядом и видно лучше.
Я приподнялся с дивана и выглянул за дверь. Действительно — стоят двое, да еще собака в поводу. Странный визит, тем более, что наш дом на хорошем счету, а охранная княжеская калита надежно отбивает желание беспокоить попусту.
— Что-то случилось? — Пропустил я знакомого внешне участкового внутрь территории, предложив прогуляться до дома.
Второй вместе с собакой пусть подождет.
— Тысяча извинений, — снял тот фуражку и протер волосы под ней, после чего вернул головной убор обратно. — Но у соседей чехлы от дивана пропали.
Я недоуменно посмотрел на него. Да, жить без соседей невозможно, так что дом окружали такие же владения — с солидными и спокойными жильцами. И, разумеется, изредка с ними случалось что-нибудь солидное и спокойное, но чтобы воровство…
— Черно-коричневые такие. Большие, — чуть замялся он. — Они их на веревку во двор вывесили, а утром раз — и нету.
— Мы-то тут причем? — Высказал я накопившееся недоумение, приоткрыв дверь в дом и замерев на пороге у входа.
— Просто, может видели чего, — стушевался представитель закона. — У нас район приличный, а тут такое.
— Бардак какой, — согласился я с ним.
— А еще собака поисковая на ваш участок поводок тянет, — совсем увел он взгляд в сторону.
— Ну, слушайте! — возмутился я в голос.
А затем посторонился, потому как на улицу изволила выйти Брунгильда во всем своем великолепии, лениво отодвинув участкового со своего пути корпусом.
— Может, просто через ваш участок воры прошли, — посторонился тот, опасливо поглядывая на прошедшую мимо собаку.
— Вряд ли, — усомнился я. — У нас система охраны, никто не пройдет. Да и собака, вон…
Словно уловив упоминание о себе, Брунгильда бухнула мощным гавком.
— Это да, — протер вновь пот участковый.
— Яков Степанович! — Донесся крик от калитки. — Барс новый след нашел! В стороне отсюда! Тянет — еле держу!
Мимо с невозмутимым видом вернулась в дом Брунгильда.
— Оу, тысяча извинений, — заторопился на выход служивый. — Извините за беспокойство. Хорошего дня!
— Да ничего, спокойной службы, — проводил я его на выход и закрыл калитку.
— Бардак какой-то, — с возмущением пояснил я девушкам, с любопытством собравшимся у входа. — Воры у соседей этой ночью были!
— Какой кошмар, — слитно согласились они и мигом ушуршали, будто не было.
И даже не спросили, что взяли. Подозрительно это все. Но да ладно — найдут, вон и след собака взяла…Странно, что след под девяносто градусов от нашего участка, но я как-то сторожевой выправкой не интересовался. Может, и нормально это.
— Ника, у нас самолет через час, — постучался я в гостевую комнату часом позже.
Дверь почти тотчас распахнулась, демонстрируя слегка встревоженную девушку.
— Я тут подумала… А может, на поезде поедем? — Последовало странное предложение.
— Почти сутки в пути? — Усомнился я в эффективности данного решения.
— А мне в понедельник все равно уже никуда не надо! — Ответила она браво и легкомысленно, махнув рукой.
— Что, и даже за штурвалом посидеть не интересно? — Приподнял я бровь.
— Нет! Точно нет, — категорично мотнула она головой. — Тем более, я летать боюсь. Вот.
— Свои страхи надо побеждать! — Поднял я ввысь палец. — Да не могу я отменить борт просто так, — извиняющеся повел я плечами. — Это не так просто, там столько людей задействовано, честное слово.
— Но, может…
— Никак не получится. Может, на поезде в следующий раз?
— Л-ладно, — отчего-то пригорюнилась она.
И оставалась какой-то странно подавленной все то время, пока ее собирали в дорогу (от банок с компотом она стоически отказалась, но литровую емкость с медом отчего-то взяла). Даже в пути, в машине, на вопросы отвечала односложно и без особой охоты.
— Ничего не бойся, все будет хорошо, — мягко подбодрил ее я, выбираясь из машины возле аэропорта.
— Да, конечно, — кивнула она, пряча глаза за круглыми темными очками.
— Иногда кажется, что все очень плохо и страшно, — пошел я в сторону терминала. — Но проходит день, и все становится вновь замечательно.
— А можно, чтобы этот день прошел вчера? — Неожиданно откликнулась Ника.
— Иногда плохой может быть целая неделя, — не нашелся я с ответом, ответил скомкано и прибавил в шаге, чтобы не встретиться с ней взглядом.
Шел, стараясь не замечать слишком пустой терминал. Шел, игнорируя скопления людей в черных костюмах, старательно огибающих нас своим вниманием. Шел, стараясь не перейти на бег в этой тревожной, наполненной скрытым напряжением атмосфере.
— Что-то происходит? — Обхватила мою левую ладонь своей правой Ника, когда до выхода к автобусу на летном поле оставались последние двери.
Эта скрытая тревожность оказалась доступна и ей.
— Всегда что-то происходит, — слегка сжал я ее руку, не отпуская. — Важно, готов ли к ты к этому или нет.
Я оттолкнул дверь от себя и уверенной походкой двинулся к автобусу. А когда до него оставалось с десяток метров, замедлил шаг.
Оглянулся — из терминала выходили люди в черных костюмах, замыкая пути отступления. В висках заломило от напряженного внимания холодных взглядов, словно наложенных поверх прицелов чего-то дальнобойного. Оглянулся — никого, но ощущение никуда не делось…
И напоследок, стоило остаться трем метрам до цели, как из автобуса, нам навстречу, неторопливо вышел поджарый мужчина средних лет, в гимнастерке прошедшего столетия — светло-зеленой, с высоким воротом, прошитым алым кантом, и украшенный тускловатыми
