Ну все, пора уносить ноги! Крайний слева эскадрон – кирасирский – уже двинулся с места, хоть пока и шагом. Поворачиваем Морока и красивым галопом устремляемся к окутанному дымом холму. За спиной труба играет «Атаку», ей отвечают три других – можно не смотреть, и так ясно: сейчас навалятся, но какое-то количество минут у придурков отнять удалось! Алва за это время должен был что-то придумать, но пока ничего нового не видать.
На батарее прежняя суета, слева – прежняя же неопределенность, а прямо по курсу накатывает волна ландхутцев во главе с Раухштейном, ведущим своих, увы, изрядно потрепанных вояк. Пристроиться? Пойти рядом с вымотанным полковником, если понадобится, подменить? Стоило бы, но прежде надо хотя бы глянуть на пушки и понять, что сделал или делает Ворон.
Раухштейн с намеком на прежнюю лихость салютует шпагой. Нужно ответить, и Руппи отвечает, после чего остается проскакать сквозь поредевший строй. Голова работает, но как-то странно – вроде что хотел, сделал, дальше – сплошной туман, а думать лень. Все, что мог, он уже придумал.
Сзади взрыв воплей и ржанья, сошлись, значит… Может, повернуть? Нет, метаться – не дело, а Раухштейна на одну сшибку еще хватит. Должно хватить!
– Господин полковник, – откуда-то выскакивает каданец, – вам вправо велено, к тем вот каменюкам.
– Хорошо.
Неглубокая балка скрывает рейтар, эскадрона полтора, от силы два. Закопченные физиономии, драные мундиры. Алва таки снял вернегеродцев с батареи, но почему тогда бьют пушки? Бьют, будто возле каждой по-прежнему крутится полтора десятка человек. Понять, как такое возможно, отчего-то ужасно важно, но мозги шевелиться не желают, зато Морок не только думает, но и решает: раз хозяин медлит, надо действовать самому, – и присоединяется к застоявшемуся Грато. Вверху батарея дает очередной залп, Ворон выхватывает шпагу, серебристо-серая молния срывается с места, они с Мороком почти не отстают. И неважно, куда скакать, то есть важно – вперед, за вожаком! Собравшиеся было разныться мышцы вновь готовы служить, сомнения пропадают, рука самочинно выхватывает палаш.
Любая скачка бодрит, а уж конная атака с ее звенящим грохотом сотен копыт зажигает кровь не хуже выдержанного вина. Эскадроны вылетают из-за гряды, и замысел Ворона становится ясен. Полководец на то и полководец, что умеет выбрать место и момент удара. Алва выбрал и саданул эйнрехтцам, увязшим в лобовой стычке с ландхутцами, в бок. Та самая, неодобряемая Пфейхтайером «косая атака» хлестанула по врагу, опрокидывая и сокрушая.
Их еще успели заметить. Какой-то капитан, повернув коня, заорал, закрутил клинком над головой, привлекая внимание товарищей. Привлек – кто-то завертел головой, кто-то даже стал останавливаться. И поздно, и бесполезно. Набравшие разгон вернегеродцы даже не врубились в чужой строй – они в него вгрызлись. Алва с налету прикончил того самого капитана, кольнул еще кого-то, уклонился от чужого клинка, замахнулся… А дальше наблюдать за «отцом» не стало времени, времени вообще не стало.
Палаш замелькал, щедро раздавая удары. Пьянящая волна захлестнула голову, внутри словно взвыло и взревело древнее чудище. По ноздрям ударил запах крови, вырвавшаяся наконец ярость забила уши словно ватой, даровав в обмен зрение морской птицы. Видна и заметна стала каждая мелочь, а те, чья жизнь оказалась на кончике орденского клинка, стали двигаться медленно и понятно, приближаясь лишь для того, чтобы рухнуть под копыта озверевшего Морока. Руппи их не считал.
3
Дурацкий корень. И откуда только здесь взялся?! Каблук зацепился, и Эмиль, заваливаясь на бок, стал падать рядом с бьющимся в агонии скакуном.
Конь видел, что может задеть друга, и силился поджать ноги, чтобы сберечь. Не сумел – такое сильное и покорное секунды назад тело умирало и больше не слушалось. Подковы сами собой месили задымленный холод, и кованое копыто с глухим стуком чиркнуло по подставившейся спине.
Отброшенный Савиньяк кошкой извернулся в полете и тут же вскочил, только ноги не держали, пришлось опуститься на корточки. Он сидел, а нужно было вставать, выбираться из сразу сгустившегося в непроглядный туман дыма, нужно было думать, командовать, решать… Нужно? Значит, встанешь! Маршал встал и даже шагнул, но потом все равно пришлось садиться и звать.
– Эй, кто там! – крик падает в пороховой туман, будто камень в омут. – Живы? Сюда!
– Вот же он, вот! – бьет по ушам знакомый голос, стучат копыта, кто-то прыгает с седла. Нестерпимо громко звякают колесики шпор, плечи с силой обхватывают чьи-то руки, им отзывается дикая боль.
– Жив? – беспокоятся сверху.
– Жив… Крови нет, контужен вроде.
– Палатку, лекаря… Бегом все, бегом… Порубаю к Зверю…
– Не надо рубить… – Губы слушаются и улыбаются, боль в спине разгоняет туман, и глаза ловят взгляд коня. Последний. Там нет обиды, там гордость. За почти совсем хорошо сделанное дело… Конский глаз подергивает дымка, он тускнеет. Как и сознание, но нельзя… Нельзя! Он нужен… Прямо сейчас, вот этим вот…
– Что… что такое?
– Мой маршал, – золотистая полутьма, одноглазая физиономия, – мне не хотелось вас будить, но, судя по всему, это важно…
Так он спал и видел – нет, не кошмар… Лошадиные глаза. Можно сто раз себе твердить: «счастье, что не Грато», только счастье это для Ли, а не для них с беднягой-полумориском.
– Докладывай.
– Прибыл посланец от Бруно, привез письмо фельдмаршала. На первый взгляд все как должно быть.
– Где оно?
– Ставку сразу после покушения взяли под охрану вальдзейцы. Они стояли ближе всех, и полковник Ластерхавт-увер…
– Можешь не продолжать и не коверкать язык… Дубовый Хорст и есть Дубовый Хорст… Как тебе, именно тебе, этот… посланец?
– По-моему, он настоящий. Готов оставить оружие и держать руки на виду, даже согласился стоять под пистолетным дулом и письмо передать не лично, а через меня.
– Умный человек… – Дриксу важнее дело, а не защита попираемой гордости, но почему? Тупо предан Бруно, или сам понял, что без фрошеров не выкарабкаться? Тогда у союзничков дело плохо даже с Рокэ. – Забери письмо, а этот пусть разоружается и ждет… Скорее всего, я его приму, но сперва давай-ка мне Дубового.
– Сейчас, монсеньор. – Сэц-Пуэн не спорил, но сомнение в глазу у него было нешуточное.
Приватных бесед с главным тупицей Северной армии Эмиль еще не вел, хотя Хорста, само собой, встречал, а уж слышал о нем лишь немногим меньше, чем о Понси. Уцелевший во время бури на Мельниковом Дубовый тут же взобрался на ближайший пригорок и принялся собирать, кого мог, намереваясь продолжить сражение. В числе первых подошло несколько вальдзейцев, потом подтянулось еще с полсотни из разных полков, но Хорст уже решил, что командует именно вальдзейцами; тогда, впрочем, было не до названий, выбрались и спасибо.
В нынешнем полку настоящих вальдзейцев набиралась в лучшем случае рота,
