Он удивленно посмотрел на нее, и выражение его лица изменилось. Ей был знаком этот саркастический изгиб губ, эта искра в глазах. Он начинал слышать.
– Едва ли ты хорошо обдумала свои слова, Катса. Думаешь, кто-нибудь сделает тебе лучшее предложение?
– Дело не в тебе, Гиддон, а во мне.
– Думаешь, кого-то еще привлечет королевский палач?
– Гиддон…
– Ты надеешься, лионидец попросит твоей руки. – Он насмешливо указал на нее пальцем. – Ты предпочла его, потому что он принц, а я только лорд.
Катса всплеснула руками:
– Гиддон, из всех глупостей…
– Он не захочет на тебе жениться, – не умолкал Гиддон, – а если и захочет, ты будешь дурой, если согласишься. Я бы скорее Мергону доверился, чем ему.
– Гиддон, я тебе клянусь…
– В нем нет ничего достойного. Любой, кто борется с тобой, как он, – просто бандит и авантюрист.
Застыв, Катса уставилась на Гиддона, но даже не видела его надменного лица и пальца, рассекающего воздух. У нее перед глазами был По, который сидел на полу зала для тренировок и произносил точно те же слова, какие выбрал Гиддон, раньше, чем сам Гиддон их произнес.
– Гиддон! Ты когда-нибудь говорил об этом с По?
– Катса, я с ним ни разу даже не заговаривал, когда тебя с нами не было.
– А с кем-нибудь другим? Ты когда-нибудь раньше произносил эти слова?
– Конечно нет. Если ты думаешь, что я стану тратить свое время…
– Ты уверен?
– Да, уверен. Какая разница! Если он спросит, я не побоюсь сказать, что думаю.
Не веря, она посмотрела на Гиддона, беззащитная перед осознанием того, что еще давно просочилось в ее мысли и сейчас наконец встало на место, и схватилась рукой за горло – было трудно дышать. Катса задала вопрос, который обязана была задать, и сжалась от ответа, который знала заранее.
– Ты раньше думал об этом? Думал об этом в его присутствии?
– О чем? Что я ему не верю? Что он бандит и авантюрист? Я об этом думаю каждый раз, как смотрю на него.
Гиддон с ненавистью выплевывал слова, но Катса ничего вокруг не замечала. Присев, она медленно и задумчиво положила лук на землю, потом встала и тихо, шаг за шагом пошла прочь – вдох-выдох, вдох-выдох, – глядя прямо перед собой.
– Боишься, – прокричал он ей вслед, – что я оскорблю твоего драгоценного лионидского принца! Может, и стоит высказать ему все, что я думаю. Вдруг он скорее уедет, если ему помочь!
Она не слушала, не слышала – в голове гудело. Он знал, что думает Гиддон и что думает она сама, – точно знал. Когда она бывала зла, когда благосклонно думала о нем. Много раз. Должно быть, это случалось много раз, но все внутри так кричало, что думать об этом было невыносимо.
Катса считала его воином, просто Одаренным воином. И – вот глупая – догадливым. Даже восхищалась его интуицией.
Восхищалась, а он читал ее мысли.
Доверяла, а нельзя было. Он утаил свою натуру, свой Дар. А это то же самое, что солгать.
Глава четырнадцатая
Катса вихрем ворвалась в лабораторию, и Раффин в изумлении оторвался от работы.
– Где он? – спросила она и тут же остановилась как вкопанная, потому что он был там – прямо там, сидел на столе Раффина. Челюсть у него была пунцового цвета, а рукава, как обычно, закатаны до локтей.
– Мне нужно сказать тебе одну вещь, Катса…
– Ты читаешь мысли! – перебила она. – Ты читаешь мысли, и ты мне лгал!
Коротко ругнувшись, Раффин бросился к двери у Катсы за спиной и плотно прикрыл ее.
По покраснел, но глаз не опустил.
– Я не читаю мысли.
– Я не дура! – закричала она. – Прекрати лгать! Что ты узнал? Какие мысли уже успел украсть у меня?
– Я не читаю мысли, – повторил он. – Я чувствую людей.
– И что это значит? Ты чувствуешь их мысли.
– Нет, Катса, послушай… Я чувствую людей. Можешь назвать это моим ночным видением или глазами на затылке, как ты однажды предположила. Я чувствую людей рядом, как они думают, чувствуют, двигаются, ощущаю их тела, их энергию. Только… – он сглотнул, – только когда они думают обо мне, я начинаю чувствовать мысли.
– И по-твоему, это не чтение мыслей? – заорала она так громко, что он вздрогнул, но по-прежнему не отводил взгляда.
– Ладно. Я немного читаю мысли. Но всего, что ты себе представила, я не могу.
– Дай ему объяснить, Катса, – сквозь боль донесся до нее мягкий голос Раффина.
Она ошарашенно повернулась к Раффину, не веря, что он знает правду и все-таки защищает По, а потом резко перевела взгляд обратно на По, который все еще смел смотреть ей в глаза, как если бы не сделал ничего плохого, ничего абсолютно и бесповоротно ужасного.
– Пожалуйста, Катса, – сказал он. – Пожалуйста, выслушай меня. Я не могу слышать любые мысли, какие захочу: я не знаю, что ты думаешь о Раффине, или что Раффин думает о Банне, или понравился ли Оллу ужин. Ты можешь в соседней комнате бегать кругами и думать, как ненавидишь Ранду, но я буду знать лишь то, что ты бегаешь кругами… пока твои мысли не обратятся ко мне – только тогда смогу я узнать, что ты чувствуешь.
Так вот каково это – когда тебя предал друг, нет, притворившийся другом предатель. Он казался таким прекрасным, таким отзывчивым, таким понимающим… и неудивительно, ведь он всегда знал, что она думает и чувствует, и прекрасно притворялся другом.
– Нет, – сказал По. – Нет. Я лгал, Катса, но дружба моя не была ложью. Я всегда был тебе верным другом.
Даже сейчас он читает ее мысли.
– Прекрати! – выплюнула Катса. – Довольно! Да как ты смеешь, предатель, самозванец, ты…
Ей не удалось найти достаточно сильных слов, но внезапно По горестно опустил глаза, и она поняла, что он почувствовал всю ее ярость, и мрачно порадовалась, что Дар открыл ему то, что она не сумела облечь в слова. По тяжело оперся на стол, лицо его исказилось от боли, голос, когда он заговорил, был совсем глухим.
– Только два человека знают о моем Даре – мама и дедушка. А теперь еще Раффин и ты. Отец не знает, братья тоже. Мама и дедушка запретили мне о нем рассказывать с тех самых пор, как Дар проявился в детстве.
Что ж, она об этом позаботится. Гиддон был прав, хоть сам и не подозревал почему, – По нельзя доверять. Люди должны знать, и она всем расскажет.
– Если ты это сделаешь, – проговорил По, – ты лишишь меня свободы, разрушишь мою жизнь.
Она взглянула на него, но за хлынувшими слезами все было размыто. Нужно уйти. Нужно уйти отсюда сейчас же, потому что ей хотелось его ударить, а она поклялась
